Остров на краю света

— Аристид все слыхал, — сказала Капуцина, отправляя вдогонку кофе глоток черносмородинового ликера. — Говорит, слышал, как Оливье звал на помощь, кричал и плакал там внизу, пока вода поднималась.

Тела так и не нашли. Траулер не успели обыскать — его утащило приливом в Нидпуль, он ушел под воду слишком глубоко и слишком быстро. Илэр, местный ветеринар, ампутировал Аристиду ногу (в Ле Салане врача не было, а обращаться за помощью к уссинцу Аристид наотрез отказался), но Аристид утверждает, что чувствует ногу до сих пор — она зудит и ноет по ночам. Он считает, это потому, что Оливье не похоронили. Зато похоронили ногу — Аристид настоял на своем, — и могила в дальнем конце Ла Буш сохранилась до сих пор. Она отмечена деревянным столбом, на котором написано: «Здесь лежит нога старого Бастонне — отправилась в рай вперед хозяина!» Вокруг столба кто-то посадил нечто с первого взгляда напоминающее цветы, но если приглядеться, оказывается, что это картошка. Капуцина подозревает Геноле.

— Потом другой сын, Филипп, от него сбежал, — продолжила она. — А Аристид ввязался в тяжбу против Геноле, а Дезире присматривала за Ксавье, своих-то детей у нее не осталось. Бедняга Аристид с тех пор так и не оправился. Хоть я ему и говорила, что для меня не нога его важна.

Она фривольно-устало хихикнула.

— Еще кофе со смородиновкой?

Я помотала головой. Слышно было, как за вагончиком на дюнах перекрикиваются Лоло и Дамьен.

— Он тогда был красивый мужик, — вспоминала Капуцина. — Да, пожалуй, все они были красивы, все мои особенные мальчики. Сигаретку?

Она ловко закурила и затянулась, издав стон удовольствия.

— Нет? А зря. Знаешь, как успокаивает нервы.

— Не думаю, — улыбнулась я.

— Как хочешь. — Она пожала пухлыми плечами, передернув ими под шелком халата. — А я вот не могу без маленьких грешков.

Она кивнула на коробку вишни в шоколаде, стоявшую у окна.

— Передай-ка мне вот эту, а, миленькая?

Коробка была новая, в форме сердца, и в ней еще оставалась примерно половина конфет.

— От поклонника, — сказала Капуцина, кидая конфету в рот. — Я еще нравлюсь, несмотря на возраст. Возьми штучку.

— Не надо — ты от них получаешь больше удовольствия, чем я.

— Миленькая, я от всего получаю больше удовольствия, чем ты, — сказала Капуцина, закатывая глаза.

Я засмеялась.

— Вижу, ты не позволяешь себе расстраиваться из-за потопов.

— Пфе. — Она опять пожала плечами. — Я всегда могу переехать, если придется. Работы, конечно, будет невпроворот, я ж столько лет тут живу, но я справлюсь.

Она покачала головой.

— Нет, это не мне надо беспокоиться. А что до всех остальных...

— Я знаю. — Я уже рассказала ей о переменах на пляже «Иммортели».

— Но это же такая мелочь, — запротестовала она. — Я не понимаю, как это всего несколько метров волнолома могут так все изменить.

— Для этого много не нужно, — сказала я. — Отвести течение всего на несколько метров. Да, кажется, что это ничего не значит. И все-таки это может поменять ситуацию вокруг всего острова. Как костяшки домино падают, одна за другой. А Бриман знает. Может, он даже именно это и планировал.

Я рассказала ей про сравнение, которое употребил Бриман, — с сиамскими близнецами. Капуцина кивала, слушая и подкрепляясь шоколадными вишнями.

— Миленькая, с этих чертовых уссинцев все станется, — беспечно сказала она. — Хм. Возьми конфетку. Мне еще надарят.

Я нетерпеливо покачала головой.

— Но зачем ему покупать затопленную землю? — продолжала Капуцина. — Ему от нее не больше толку, чем нам.

Всю долгую неделю я пыталась предостеречь саланцев, несмотря на предупреждение Флинна. Мне показалось, что кафе Анжело — самое удобное для этого место, и я часто ходила туда, надеясь заинтересовать рыбаков. Но там вечно шла то игра в карты, то шахматный турнир, то передавали футбол по спутниковому телевидению, это было им гораздо интереснее, а когда я настаивала, то видела лишь пустые взгляды, вежливые кивки, ухмылки, и мои добрые намерения застревали у меня в глотке, я чувствовала, что смешна, и злилась. Люди замолкали, когда я входила. Спины горбились. Лица вытягивались. Я словно слышала, как они шепчут, будто мальчишки при появлении строгой учительницы: «Квочка идет. Быстро делай вид, что занят».

Аристид был со мной все так же враждебен. Это он наградил меня прозвищем Квочка; и мои попытки просветить саланцев насчет передвижения приливов лишь усилили его антагонизм. Теперь он приветствовал меня с мрачным сарказмом каждый раз, как я попадалась ему на глаза.