Остров на краю света

— Португальский кораблик, — возразил Матиа. — Ты хоть раз видел кубомедузу так далеко на севере?

— Надо сигаретой. Пиявок так снимают, — сказал Оме Картошка.

— А может, колдуновки плеснуть, — предложил Анжело.

Капуцина посоветовала уксус.

Аристид был настроен фаталистически и говорил, что если эта тварь и впрямь кубомедуза, то Рыжему так или иначе конец. От этого яда противоядия нет. Он сказал, что Рыжему осталось жить самое большее двенадцать часов. Тут явился Илэр с Шарлоттой, которая несла бутылку уксуса.

— Уксус, — сказала Капуцина. — Я же говорила.

— Дайте пройти, — заворчал Илэр. Он сердился еще больше обычного, пряча беспокойство под маской раздражительности. — Думаете, мне больше делать нечего, э? Мне еще Туанеттиных коз лечить и уссинских лошадей. Неужели так трудно подумать головой? Почему все считают, что мне это нравится?

Кучка собравшихся с беспокойством смотрела, как Илэр с помощью пинцета и уксуса отдирает присосавшиеся щупальца.

— Кубомедуза, — вполголоса сказал Аристид.

— Каменный лоб, — отозвался Матиа.

Флинна увезли в «Иммортели». Лучше места не найти, настаивал Илэр, там кровати и медицинские принадлежности. Илэр на месте мог только сделать укол адреналина и на этой стадии отказался давать прогнозы. Он позвонил из своего кабинета на материк, сначала вызвал доктора — во Фроментине держали для подобных случаев скоростную моторную лодку, — а потом сообщил в береговую охрану, чтобы они оповестили о появлении опасных медуз.

Другие подобные твари на Ла Гулю пока не появлялись, но на новом пляже уже приняли традиционные меры — обтянули место для плавания шнуром с поплавками и принесли сачок, чтобы вылавливать из воды нежелательных гостей. Потом Ален и Гилен сходят на Ла Жете и проверят там. Такую процедуру иногда проводили после осенних штормов.

Я околачивалась вокруг кучки людей, чувствуя себя лишней — я ничего полезного не могла сделать. Туанетта вызвалась поехать с Рыжим в «Иммортели». Начали поговаривать о том, чтобы позвать отца Альбана.

— Неужели так плохо?

Илэр, не знакомый ни с одним из обсуждаемых видов медуз, не мог точно сказать. Лоло пожал плечами.

— Аристид говорит — к завтрашнему дню мы так или иначе узнаем.

8

Я не верю в приметы. Так что в этом смысле я не настоящая островитянка. И все же сегодня вечером приметы просто кишели вокруг, качались на волнах, как чайки. Где-то поворачивался прилив, черный прилив. Я чувствовала, как он поворачивается. Я пыталась вообразить Флинна умирающим; мертвым. Это было немыслимо. Он был наш, островной, часть Ле Салана. Мы сформировали его, как и он — нас.

Ближе к вечеру я пошла в святилище святой Марины на мысу, ныне заляпанное свечным воском и птичьим пометом. Кто-то оставил на алтаре среди приношений пластмассовую кукольную голову. Голова была розовая; волосы — белокурые. В святилище уже горели свечи. Я сунула руку в карман и вытащила коралловую бусину. Покатала ее в ладони, потом положила на алтарь. Святая Марина смотрела на меня сверху вниз, и каменное лицо ее было еще двусмысленней обычного. Улыбка ли это играет на грубых каменных чертах? В благословении ли поднята рука?

Святая Марина. Забери обратно пляж, если тебе так угодно. Забери что хочешь. Но не это. Пожалуйста. Только не это.

В дюнах кто-то вскрикнул — может, птица. Похоже на смех.

Когда пришла Туанетта Просаж, я все еще сидела в святилище. Она коснулась моей руки, и я подняла голову; я увидела, что за ней на мыс поднимаются, приближаясь ко мне, и другие люди. Кое-кто нес фонари; я узнала Бастонне, Геноле, Оме, Анжело, Капуцину. За ними шел отец Альбан со своим посохом из пла???вника, а также сестра Тереза и сестра Экстаза — их coiffes трепыхались на фоне заката, как птицы.

— Пускай Аристид говорит что хочет, — сказала Туанетта. — Святая Марина пришла сюда раньше всех нас, и кто знает, какие еще чудеса она может сотворить. Она ведь принесла нам пляж, верно?

Я кивнула, не доверяя собственному голосу. За Туанеттой шла цепочка островитян — некоторые с цветами. Я увидела Лоло, который шел последним, приотстав, а в деревне — кучку любопытствующих туристов.

— Я же не сказал, что хочу, чтоб он умер, — оправдывался Аристид. — Но если он все-таки умрет, я сказал, он заработал себе место на Ла Буше. Я выберу участок рядом с могилой моего сына.