Кисло-сладкая журналистика

Класс грохнул от смеха. Это был тот самый гадостный смех, который потом вспоминаешь со стыдом. Химичка посмотрела на свой парик, тлевший на полу, и как-то зловеще сказала: «От смеха еще никто не умирал, кроме тех, кто шутил…»

Мы окаменели. Никто не знал что делать, но было понятно, что сейчас определится, в каком порядке мы будем вылетать из школы.

Но произошло невероятное: она поправила тонкую сеточку, прикрывавшую ее не очень пышные родные волосы и, указывая на парик, произнесла: «Тот, кто теперь определит, где у него зад, а где перед, получит пятерку в четверти».

И улыбнулась.

Мы были потрясены. Мы сделали гадость, а она улыбнулась. И клянусь: я ничего не помню из химии, но всегда помню ее улыбку. Я запомнил человека, а для меня это важнее, чем предмет. Кроме того, я запомнил из всей химии единственную формулу H2SO4. И это было именно на этом уроке. Я запомнил ее, благодаря парику.

Мы будем говорить о журналистике весело, потому что невозможно не улыбнуться факту, что кто-то берет у кого-то интервью, и за это еще платят деньги.

Трудно не ухмыльнуться, читая в желтой газетке откровенное вранье и понимая, что написавший это вранье, не только не сел в тюрьму, но и гордо называется «наш корреспондент светской хроники».

И, конечно, невозможно не зайтись гомерическим хохотом, читая хвалебные «аналитические» опусы спецжурналистов, обслуживающих власть.

Все это кто-то назвал журналистикой, и трудно понять, как в одной профессии может соединяться Бог и черт. Поэтому будем рассуждать об этой странной профессии с улыбкой, как рассуждаем о неведанном.

Я недавно прочитал в Интернете крикливый заголовок «Солнце гаснет!». За заголовком была обычная полуграмотная заметка, что через 8 миллиардов лет с Солнцем начнутся некоторые проблемы, и в Майами не будет так же комфортно, как сейчас. Я улыбнулся. Меня поймали. Почему я улыбнулся? Потому что меня поймал профессионал. Какой-то сосунок понял, как меня, человека, не верящего никому, даже Бернанкс, заставить нажать на баннер. Я ненавижу этого идиота, но уважаю его. Он профессионал. Давайте уважать профессионалов, но говорить о журналистике с улыбкой.

НУЖНО ЛИ СЧИТАТЬ НАПИСАННОЕ В ЭТОЙ КНИГЕ ДОГМОЙ?

Конечно, каждый автор немного тщеславен. Это «немного» выражается в том, что ему просто хотелось бы, чтобы его книга осталась жить в веках. Я не исключение. Сразу заявляю, что я не против, чтобы она вошла в список обязательной литературы для изучения в школах. Мне было бы приятно, чтобы цитаты из нее крупно писались на стенах общественных зданий, а диктаторы в разных странах заявляли: «Мы отменяем в стране свободу слова. Но то, что написано в этой книге, священно!!!» И так далее.

Вопрос о догматизме этой книги я бы разделил на две части.

Первая: является ли сам автор источником или наследником святости?

И вторая: нужно ли считать священным то, что он написал?

Для выяснения первой позиции автор провел три эксперимента.

Во-первых, я подошел к зеркалу и внимательно посмотрел на себя, одновременно держа в руке фото матери Терезы. Разница была очевидна. Лицо матери Терезы несло отпечаток всех ее благих дел. Мое лицо в зеркале отражало только вчерашнюю вечеринку и мое разнузданное на ней поведение.

Второй эксперимент – это тщательное изучение картины Леонардо да Винчи «Тайная вечеря». Я пытался найти среди присутствующих кого-то, похожего на себя, тем более что один из них носил имя Матфей, а это уже внушало надежду. Но, как оказалось, Леонардо был посредственным художником, и изобразить на этой посредственной картине кого-то, похожего на меня, ему не удалось. Кроме того, изучение текста вечеринки, которую изобразил Леонардо, показало, что они там говорили о чем угодно только не обо мне, или моей книге.

Но третий эксперимент я могу смело назвать удачным. Я еще раз пересмотрел мой любимый фильм Мэла Брукса «Всемирная история» («History of the World»). Там, как вы помните, Господь призывает Моисея. Моисей вылезает из-за холма, держа в руках заповеди Господни, две из которых роняет. Они были высечены на камне и разбились. Этот крайне достоверный и убедительный эпизод доказывает, что было не десять заповедей, а двенадцать. Я твердо убежден, что Моисей разбил именно те две заповеди, в которых давалось четкое указание, касательно моей книги и ее автора. По поскольку камни разбились, то юридически подтвердить я это не могу.