— Переоденься в пижаму, — произнесла она таким тоном, каким разговаривают с неразумным ребенком или с незнакомым человеком.
Так могла бы сказать медсестра пациенту, а не женщина, которая когда-то его любила.
С минуту он сидел на краю кровати, пытаясь вспомнить, что с ним происходит, а затем посмотрел на нее снизу вверх.
— Прости меня за сегодняшнее, Лиз. Знаешь, у меня просто из головы вылетело. Наверное, я просто переволновался, представляя, что меня ждет. Вернуться домой к обеду, словно в прежние времена, начать все сначала… ну, в общем, ты понимаешь. Я не знаю. Я не хотел все испортить.
Однако он это сделал. Сама судьба все испортила. Энни нет, и ничто не вернет ее назад.
Они никогда больше ее не увидят. И никогда не смогут жить по-прежнему.
— Ничего, — неубедительно ответила Лиз. — В другой раз соберемся все вместе и пообедаем.
Ее слова звучали неискренне.
— Правда? Я бы очень этого хотел. Мне так не хватает твоих обедов.
В этом году они все похудели — эти чудовищные семь месяцев не прошли для них даром. Джон заметно постарел, Лиз выглядела изможденной и несчастной — особенно сейчас, после того как узнала, что детей у нее больше не будет.
Джон прошел в ванную и переоделся в пижаму. Он улегся в их общую постель, где когда-то они с женой получали друг от друга столько удовольствия.
Но сейчас она повернулась к нему спиной — холодная и чужая.
— Лиз, — позвал он в темноте, — ты простишь меня когда-нибудь?
— Мне нечего прощать. Ты ни в чем не виноват, — мертвым голосом ответила она.
Впрочем, они оба чувствовали себя мертвыми.
— Знаешь, если бы мы все-таки вызвали тогда врача… Если бы я не убедил тебя, что это всего лишь простуда…
— Доктор Стоун сказал, что это уже не имело значения, — откликнулась Лиз таким тоном, будто на самом деле не верила своим словам.
— Прости, — произнес Джон со слезами в голосе, кладя руку на плечо жены.
Она не пошевелилась, словно еще больше отдалившись от него после этого прикосновения.
— Прости меня, Лиз…
— И ты меня прости, — мягко ответила она, но так и не повернулась к нему.
Лиз никогда не смотрела на него в такие минуты. Она не видела, как он молча глотает слезы при свете луны, а он не знал, что и она тихонько плачет в подушку. Как будто они медленно тонули — каждый в своем океане.
Лежа в постели этим грустным вечером, Томми думал о своих родителях. Он понимал, что нет никакой надежды на хотя бы частичное возвращение к прошлой счастливой жизни. Слишком бесповоротна была произошедшая с ними перемена, слишком велика боль, слишком непреодолимо горе.
Он утратил не только сестру, но и свой дом, своих родителей. Единственное, что его как-то утешало, — это возможность видеть Мэрибет.
Он вспомнил ее длинные ноги и ярко-рыжие волосы, эту забавную мужскую рубашку, их бег наперегонки… он вспомнил тысячу разных приятных вещей и как-то незаметно уснул, и этой ночью ему приснилась Мэрибет.
Она шла по берегу лесного озера медленными шагами, ведя за руку малышку Энни.
Глава 5
В воскресенье Томми и Мэрибет посмотрели «Отсюда до вечности» с Бертом Ланкастером и Деборой Керр. Фильм понравился им обоим.
В кинотеатре Томми обнял свою спутницу за плечи и просидел так весь сеанс. Они ели поп-корн и карамельки, в грустных местах она всплакнула, и после фильма они оба пришли к выводу, что он просто потрясающий.
Он отвез ее домой, обсудив с ней планы на предстоящую среду. Мэрибет спросила его, как прошел семейный обед, — она не успела разузнать об этом, когда он приходил в ресторан.
— Да так себе, — печально ответил Томми, — а вернее, отвратительно. Папа забыл вовремя прийти домой. Он, наверное, завалился в какой-нибудь бар со своими сослуживцами.
Мама пережарила ростбиф, переволновалась из-за папы, а он вернулся пьяным. В общем, тот еще вечер.
Он невесело усмехнулся.
— Знаешь, Мэрибет, они в последнее время всех собак друг на друга спускают. По-моему, их все так раздражает, что иначе вести себя они просто не могут, но и помочь друг другу они не хотят.
Мэрибет сочувственно кивнула, садясь рядом с ним на ступеньки крыльца. Старая дама, сдававшая Мэрибет комнату, была рада видеть ее повеселевшей — девочка ей нравилась. Она все время говорила своей постоялице, что та слишком худа и должна лучше питаться. Мэрибет знала, что это не будет продолжаться долго — на самом деле она довольно сильно располнела.