Приют героев

Перед отъездом стихотворец задержался у ворот, глядя, как на специально отведенной площадке дрейгуры начищают ваксой тени. Ритмично мелькали щетки, кисло воняла в коробах вакса, тени поднятых, сизые под лучами позднего солнца, наливались странной, полуночной чернотой, и улыбки на довольных лицах дрейгуров становились широченными, как шаровары ландскнехтов. Вопрос о составе ваксы остался без ответа: помимо сажи, туда входил секретный «оживляж» – комплекс заранее подготовленных снадобий. Всасывая наваксенную тень в течение недели, дрейгур потом служил не за страх, а за совесть, впятеро дольше обычного.

Будь гроссмейстером Чуриха в тот день Эфраим Клофелинг, он прочел бы поэту целую лекцию о тенях, как проекциях телесных судеб на ткань мироздания, и вариантах их использования. Но Фрося надел гроссмейстерскую мантию в зале торжеств Башни Изысканий лишь десять лет спустя.

В итоге поэт уехал непросвещенным.

CAPUT XX

"МЕЖ ДЕРЕВЬЕВ БРОДЯТ ТЕНИ, И СМУЩЕННЫЕ РАСТЕНЬЯ

ШЕВЕЛЯТ КОРНЯМИ: КАК ЖЕ ТАК?.."

В тишине послышался близкий плеск волн. Озеро напомнило о себе и снова замолчало, наслаждаясь покоем. С ветки дерева сорвался ушастый филин-пересмешник, чихнул, вторя звукам озера, хрипло ухнул баритоном: «Голу-у-уба-а-а!», явно подразумевая недавнюю тираду Эфраима, и ухватил когтями зазевавшуюся мышку. Представление, как считал филин, заслуживало награды не меньше, чем слова глупой вигиллы, прошедшей мимо вкуснейшей мыши с преступным равнодушием.

Продолжив спуск к Титикурамбе, гроссмейстер с минуту о чем-то размышлял.

– Услуга за услугу, – наконец бросил он.

Анри обожгло ощущение близости чего-то непоправимого. Словно крылатый хищник навис над головой, а бежать некуда. Строго одернув себя (ишь, распустилась, мямля кисейная!), вигилла постаралась вернуть самообладание. Приметы не сулили опасность или беду. Напротив, и филин, и мискантная пыль на носу гросса, и объятие случайного кавалера – все сулило скорое исполнение желаний (правда, отягченное плодоносящими сливами, умноженными на обилие хвои под ногами). Надо будет договориться с гроссом: станет писать Месропу насчет поощрения, пусть выпросит месяц отпуска…

– Сударыня, вам известно, что один из ваших спутников – профос Надзора Семерых?

– Который? – машинально откликнулась Анри, и лишь потом сообразила, что выбрала наихудший ответ из всех возможных.

– Который? Ну, разумеется, не малефик, – с добродушной иронией отозвался Эфраим. – Профос Надзора на королевской службе? Блокатор – действительный член лейб-малефициума? Нонсенс и несуразица! Наш вредитель чист, аки агнец пред закланьем… э-э… виноват, обмолвился. На редкость неудачное сравнение. Учитывая печальные обстоятельства, приведшие сударя Мускулюса в Чурих, рекомендую нам обоим трижды подпрыгнуть на левой ноге во избежание сглаза!

Гросс неуклюже заскакал, уподобясь бесу-трясиннику, когда тот перепрыгивает с кочки на кочку. Анри не осталось ничего иного, как последовать примеру старца. Над головами людей веселился подлец-филин. Вкусно поужинав мышкой и прийдя в чудесное расположение духа, крылатый хищник радовался удаче: к хлебу насущному ему достались и зрелища.

– Ф-фух… нет, ну надо же!.. – возобновив путь к озеру, старец тяжко дышал. Голос его стал похож на орлиный клекот. – Никогда не предполагал, что буду отгонять сглаз от профильного вредителя! Язык мой… ох, в наши-то годы!… враг мой… Разумеется, сударыня, я имел в виду стряпчего. Как его зовут?

– Тэрц. Фернан Тэрц. Во всяком случае, так он представился мне.

– И, конечно же, вы не стали считывать его мана-фактуру. Я понимаю: арест, обстоятельства, присутствие постороннего, бегство сударя Мускулюса…

– Считывать мана-фактуру без разрешения объекта – нарушение корпоративной этики! – вигилла пыталась выглядеть оскорбленной. – И потом, зачем мне мана-фактура стряпчего, который явился к клиенту по вопросам банального наследства?

– Мало ли зачем… Допустим, председатель Месроп прав, и за сударем малефиком водятся грешки. Допустим, что стряпчий, посещая клиента глубокой ночью, вызывает подозрения. Допустим, они оба вам соврали: и Мускулюс, и Тэрц. Для сотрудницы Тихого Трибунала, возглавившей арест-команду, вы слишком доверчивы, голубушка… Этим, кстати, вы тронули мое старое сердце.

Эфраим на ходу подобрал длинную хвоинку и нарисовал в воздухе странную фигуру. Видимо, изобразил старое сердце, тронутое доверчивостью Генриэтты Куколь. Игла криптомерии пронзила сердце насквозь, после чего гроссмейстер выбросил ее в кусты.