57  

– Может быть, теперь вы оставите меня в покое? Мне бы хотелось кое-чем заняться.

Разумеется, мы тут же гуськом направились к выходу, на ходу шепча слова восхищения его новой работой.

Рассказывая об этом, я прекрасно понимаю, что кому-то поведение нашего учителя может показаться несколько высокомерным. Впрочем, то деланное равнодушие, которое Мори-сан проявлял в подобных случаях, легче понять тем, кто и сам бывал в положении человека, на которого окружающие смотрят исключительно снизу вверх и постоянно им восхищаются. Ведь ни в коем случае не следует вечно все разжевывать своим ученикам; бывает немало ситуаций, когда лучше промолчать и дать им возможность самим поспорить и поразмышлять. Впрочем, я уже сказал: те, кто знает, что это такое – оказывать влияние на других, – легко поймут и оценят мудрость нашего сэнсэя.

Таким способом Мори-сан достигал того, что среди нас споры о его работах порой продолжались неделями. А когда он особенно долго тянул с разъяснениями, мы обычно обращались с вопросами к нашему коллеге Сасаки – он в тот период считался лучшим учеником Сэйдзи Мориямы. И хотя, как я уже говорил, горячие споры вполне могли затянуться, после того, как Сасаки высказывал свое мнение, всем дискуссиям сразу наступал конец. Подобным же образом, если Сасаки порой высказывался в том плане, что чья-то картина «не верна принципам нашего учителя», это почти всегда приводило к незамедлительной капитуляции «отступника». Он после этого либо забрасывал данную работу, либо даже сжигал ее с мусором.

Например, Черепаха в течение нескольких первых месяцев нашего с ним пребывания на вилле, помнится, не раз уничтожал свои творения при таких обстоятельствах. Ибо, если я довольно легко приспособился к существовавшему там порядку вещей, то в картинах моего старого приятеля то и дело появлялись элементы, явно противоречившие основным принципам Мориямы. И я не раз вступался за него перед нашими новыми коллегами, объясняя, что он не нарочно и никакой «неверности учителю» тут усматривать не стоит. В тот период Черепаха часто подходил ко мне с расстроенным видом, отводил меня в сторонку и, показывая наполовину законченную работу, шепотом спрашивал: «Оно-сан, скажи, пожалуйста, это так, как сделал бы и наш учитель?»

И порой даже я приходил в отчаяние, обнаружив, что он опять совершенно непреднамеренно использовал в своей работе какой-нибудь элемент или прием, который здесь сочтут оскорбительным. А ведь понять основные приоритеты нашего учителя было совсем не трудно. Сэйдзи Морияму недаром частенько называли «современным Утамаро» [8], хотя ярлык этот клеили в те времена – и порой чересчур поспешно – на произведения любого приличного художника, специализировавшегося на создании портретов женщин из «веселых кварталов».

Впрочем, прозвище «современный Утамаро» в целом довольно хорошо отражало основные тенденции творчества Мориямы, ибо он действительно пытался «осовременить» традицию Утамаро; на многих самых известных его картинах – скажем, «Перевязывание барабана для танцев» или «После купания», – женщина изображена со спины, в классической манере Утамаро. В его работах возникают и другие классические мотивы: вот женщина вытирает лицо полотенцем; вот женщина, расчесывающая свои длинные волосы. При этом Мори-сан активно использовал традиционный способ изображения чувств в большей мере посредством ткани, в которую женщина одета или же держит в руках, чем передачей выражения ее лица. И в то же время в его работах явно чувствуется европейское влияние, которое наиболее стойкие адепты Утамаро сочли бы, наверное, кощунственным. Так, Мори-сан давно уже отказался от традиционного очерчивания контура предмета темной линией, предпочитая с помощью «западной» техники – то есть сочетания различных цветов и игры светотени – создавать ощущение объемности. И, несомненно, именно европейцы подсказали ему то, что и создавало основное настроение в его работах: использование полутонов. Изображая своих женщин, Мори-сан стремился окутать их атмосферой, исполненной ночного мрака и меланхолии, и все время – во всяком случае, пока я у него учился, – экспериментировал с цветом, пытаясь передать ощущение, вызываемое светом уличного фонаря. Из-за этого присутствие такого фонаря – хоть где-нибудь в уголке, хотя бы намеком, – стало чем-то вроде фирменного знака его работ. Но для медлительного Черепахи, упорно пытавшегося усвоить особенности метода Мориямы, типичным было именно то, что он – уже целый год проведя на вилле! – по-прежнему использовал такие цвета, которые создавали в точности противоположный эффект. И он каждый раз удивлялся, почему его опять обвиняют в «неверности», ведь он уже не забывает включить в свою композицию уличный фонарь.

  57  
Предыдущая страница Следующая страница
×
×