122  

Вы пробовали играть в лапки-тяпки с бейсбольной битой?

Отражайся, Володька, отражайся!.. Вот так. Теплее, еще теплее… ч-черт, опять холодно! Знобит, морозит; пробирает страхом до костей. Ничего, страх – это ничего, это сейчас даже полезно: страх ударить, страх нарушить тоненькие ниточки, протянувшиеся от человека к бейсбольной бите… нет! – от человека к человеку. Вот где фантастика, вот где небылица-небывальщина… отражайся, Володька! Мы с тобой одной крови, мы с тобой… Ах, как просто, как чудовищно просто было бы послать все эти игры к едрене-Матрене, шагнуть за черту, заставив страх захлебнуться собственной гнилью, взорваться и проверить: эй, бита, багор или как там тебя – кто крепче?! Ведь я сейчас просто насилую собственную душу, заставляю себя думать, предлагать и отказываться, подталкивать к порогу и намекать на возможный выход; я устраиваю ему тренировку вместо боя, разговор вместо ругани, уважение вместо презрительной снисходительности, вместо топлива для пожара его болезненной сути, пищи для червя, пожирающего былого Володьку Монахова, – что я делаю?! Сейчас острие багра с размаху ударит в зеркало, и посыплются осколки, сверкающие грани, льдинки-сосульки, одной из которых вполне можно и горло перехватить, если прижмет…

Убрать.

Лишнее.

Лапки-тяпки, тяпки… тепло! Честное слово, тепло! Давай, Володька, я пущу тебя близко, совсем близко, я тебе доверяю… отражайся, м-мать твою! Нет, это не поддавки, и не думай… теплеет. Весна идет, весне… Гляди в меня, дурак, гляди: видишь молодого актера, некогда с перепугу забившего насмерть беглянку-нопэрапон? Видишь? Да, ты видишь, ты слышишь далекий шепот (расслабься! не дави – опять провалишься!), ты вспоминаешь, обматываясь рваными лоскутами чужой памяти, – лысый горожанин ХХ века и раскосый юноша века ХV, вы смотрите друг на друга, смотрите через зеркальную гладь, через меня, и если сейчас по глади пойдет рябь, вы так и не сумеете увидеть в каждом – самого себя! Хуже: рябь превратит человека в урода, в чудовище, готовое в любую минуту напасть-растоптать-сожрать, рябь шепнет трагически: «Ваша задача – выжить» – и тогда, не требуя больших затрат, за каких-то три месяца, по почте, наложенным платежом…

Актеры театра Но, отыграв свой эпизод, не уходят со сцены. Остаются сидеть в специально отведенных местах, молчаливым присутствием, силой духа создавая «темную прелесть», очарование спектакля, – нет, они не уходят, они остаются, чтобы рябь не бежала по зеркалу между ними и зрителями.

Они остаются.

Ждут.

Как ждут сейчас несколько людей за моей спиной, самим присутствием своим, взглядами, дыханием…

Больно!

Ах, до чего больно… сыплются осколки, острые грани, бритвы сыплются…

Актеры Но… нет, иначе – но актеры еще сидят на сцене, ожидая заключительного монолога, и «темная прелесть» исходит от них, позволяя мне перевести дыхание и понять, понять ослепительно и просто: ничего не стряслось.

Просто больно.

Бывает.

Дмитрий

– Нормально прошел. Молодец.

Эти слова разом останавливают нас, бросившихся туда, где лежал Олег и ошарашенно пятился от него Монах.

Собственно, Олег уже не лежит, а сидит и старательно растирает колено – то самое, которое меньше месяца назад подвернул на тренировке. Шалость судьбы: если где-то слабина, так туда же еще и добавят! Но на этот раз, кажется, обошлось; во всяком случае, перелома или трещины нет – иначе черта с два он бы колено растирал!

Сам в детстве ногу ломал – знаю.

– Сейчас. Продолжим. Сейчас.

– У тебя… все… в порядке? – с трудом выдавливает из себя Монах.

– Более или менее. – Олег чуть морщится, прикусывает губу. – Прошел нормально, только по большому счету ты был не прав. Становись: показываю.

– А может…

– Становись.

– Все в порядке, Ленчик, – шепчу я на ухо застывшему рядом со мной суровому монументу. – Теперь уж точно все в порядке! Не стой столбом. Присаживайся.

И Ленчик, медленно кивнув, и впрямь расслабляется, усаживается на прежнее место.

Кобра ужалила! – но она пережила свой яд.

– …вот, смотри.

Монах, со скованностью уходящего испуга, пытается повторить свои предыдущие действия – и теперь Олег проводит цикл четко, как в учебном фильме, крохотной паузой фиксируя каждую стадию: перехват, «продергивание», увесистый толчок локтем под сердце (стань толчок ударом – прощайте, ребра!).

– Нога… бей!

Монах вновь пытается ударить в чужое колено, столь соблазнительно открытое всем ветрам. И на миг теряет равновесие, промахиваясь, поскольку предыдущий толчок отбросил его чуть дальше, чем раньше; мгновение – и Олег, даже не очень быстро, «вынимает из-под обезьяны платок».

  122  
×
×