Лучший день в жизни

За обедом Коко сидела рядом с Гейбриелом, увлеченно беседуя об искусстве, политике и литературе. Мужчины подобного типа ее никогда не привлекали – слишком много в них было типично голливудских черт, которыми не обладал Лесли. Гейбриел, конечно, более ловкий, пронырливый, и светский, но вместе с тем умный и внимательный к Флоренс. В лучах его любви Флоренс буквально расцвела, казалась сияющей и молодой. На следующей неделе они вдвоем собирались на Базельскую художественную выставку-ярмарку в Майами, а после Рождества – кататься на лыжах в Аспен. Они побывали на всех недавних выставках и спектаклях; Гейбриел водил Флоренс на симфонические концерты и балеты. За последние полгода они дважды ездили в Нью-Йорк и увидели все бродвейские постановки. Коко поняла, что матери некогда скучать, и хотя возраст Гейбриела по-прежнему вызывал у сестер неловкость, по дороге домой они согласились, что он неплохой человек.

– У нас как будто появился брат, – заметила Коко, и Джейн рассмеялась. С Гейбриелом Джейн разговорилась о детях и узнала, что у него двухлетний ребенок. Год назад Гейбриел развелся, свой брак считал чудовищной ошибкой, но ни на минуту не жалел о рождении дочери, особенно теперь. Разумеется, им с Флоренс не стоило и мечтать о детях. – Думаешь, она выйдет за него? – спросила у сестры Коко.

– В жизни всякое случается, особенно в нашей семейке, – отозвалась Джейн так, словно стала прежней, только более смешливой. Она определенно смягчилась, это было видно невооруженным глазом. – Но если честно, я надеюсь, что до этого не дойдет. В мамином возрасте брак уже ни к чему. Зачем портить все, что у них есть? Если они решат расстаться, по крайней мере обойдется без развода со скандалами и головной болью.

– А может, брак – это как раз то, что ей сейчас нужно, – заметила Коко. – Но что она будет делать с двухлетним ребенком?

Сестры отметили, что Гейбриел привязан к дочери.

– Тоже самое, что и с нами, – усмехнулась Джейн, – наймет няню.

Все трое покатились со смеху, вечер прошел в дружеской болтовне и шутках, а на следующий день Коко улетела в Сан-Франциско. Ей предлагали задержаться на все выходные, но она спешила домой, ее по-прежнему мучила слабость.

Перед отъездом Джейн отвела Коко в сторонку и снова заговорила о Лесли.

– Не спеши порвать с ним, – тихо посоветовала она. Коко уже закончила укладывать вещи. В дорогу она надела старый свитер и джинсы, в которых вновь стала похожа на подростка. Внезапно Джейн поняла, что Коко уже давно не ребенок. – Он любит тебя, он хороший человек. В том, что случилось, он не виноват, ему наверняка так же больно вспоминать об этом, как и тебе. Меньше всего на свете он желает тебе зла. Жаль, что твоя поездка обернулась кошмаром для вас обоих.

– Да уж. Разве человек способен вынести такую жизнь?

– Ничего подобного Лесли больше не допустит – еще бы, после такой-то встряски! Знаешь, здесь в Лос-Анджелесе у всех свои причуды. Мне уже не терпится обратно в Сан-Франциско. Жить в Лос-Анджелесе гораздо интереснее, но растить детей лучше в другом месте, где не так много показухи и искаженных представлений о ценностях. Нет, ребенку здесь жить не стоит.

– Вот именно! Посмотри, во что превращаются местные дети, – шутливо подхватила Коко. –Я хиппи, ты лесбиянка.

Джейн рассмеялась и обняла сестру.

– Ну, нет, ты больше не хиппи. И как мне сейчас кажется, никогда не была ею. Я рада, что ты подумываешь вновь взяться за учебу. Если ты поселишься с Лесли здесь, можешь поступить в Калифорнийский университет, – деловито добавила она, но в глазах Коко мелькнула такая паника, что Джейн поспешила сменить тему. В глубине души она надеялась, что Коко все-таки останется с Лесли. Джейн сочувствовала обоим, отъезд Коко ее опечалил. День благодарения выдался чудесным, Гейбриел его ничуть не испортил. На Рождество он пообещал привезти Флоренс и свою дочь в Сан-Франциско и остановиться в «Ритц-Карлтоне».

Возвращаясь в Сан-Франциско, Коко мысленно перебирала события последних дней. До Болинаса она добралась на своем фургоне, который ждал ее на стоянке в аэропорту. Как бы весело ни было проводить праздники в кругу родных, Коко хотелось побыть одной. Душевная рана от расставания с Лесли еще не затянулась, подолгу находиться среди людей Коко пока не могла. Ей требовалось время и терпение, чтобы перенести утрату. Она оценила добрые слова Джейн в адрес Лесли, но понимала лучше, чем кто-либо: после всех событий в Венеции такой жизни она не желает. Одно дело – быть подружкой кинозвезды, и совсем другое – подвергнуться нападению тридцати обезумевших папарацци. Коко до сих пор помнила тот ужас, когда их с Лесли окружили в темном переулке, и потом, когда она упала в лодку. Если любовь к Лесли означала согласие вести подобную жизнь, то это выше ее сил.