Дайте им умереть

— Господин гулям-эмир, что здесь происходит?

Начальник охраны все так же медленно повернулся в его сторону, стараясь при этом не выпускать девочку из поля зрения.

У господина Ташварда удивительное зрение, мельком отметил Кадаль, оно воистину стереоскопическое!

— Да ничего особенного, доктор. — Голос гулям-эмира звучал слишком естественно, чтобы быть таким на самом деле. — Не извольте беспокоиться. Девочка снова пыталась сломать меч — а вы ведь знаете, какую историческую ценность он представляет?! Опять же господин аль-Шинби возмущался — помните? Вот я и решил, что надо бы…

Господин Ташвард наконец повернулся к девочке спиной и уже двигался по аллее к доктору Кадалю. Начальник охраны улыбался, и его улыбка, пожалуй, могла бы обмануть многих, — но не доктора психологии Кадаля Ханумана. Даже если бы доктор и не был свидетелем предшествующей сцены.

Не сводя взгляда с приближающегося гулям-эмира, доктор Кадаль быстро наклонился и поднял лежавший у его ног пистолет.

— Стойте! — Голос дрогнул, пистолет заплясал в руке, и доктор торопливо поддержал правую руку левой. — Стойте, где стоите!

Господин Ташвард замедлил шаги, но не остановился.

— Вы это серьезно, доктор?

Улыбка на лице гулям-эмира стала шире, расползаясь подобно гангрене, и правая рука господина Ташварда сделала какое-то удивительное, но, несомненно, дружелюбное движение. Нет, самого движения Кадаль не увидел; просто он машинально улыбнулся в ответ обаятельнейшему в мире человеку и отчетливо понял, что сейчас умрет. Не успев даже нажать на спусковой крючок.

Вспышка перед самыми глазами, сталь звякает о сталь и… больше ничего не происходит.

«Нож. — Доктор чувствовал, как по спине ползут липкие струйки пота. — У него был еще нож. Но почему он не попал в меня?»

Кадаль нашел в себе силы взглянуть в лицо начальнику охраны и понял, что тот удивлен не меньше его самого.

— Маленькая бестия… — с ненавистью, к которой примешивалось уважение, процедил сквозь зубы гулям-эмир. И секундой позже до Кадаля дошло: нож странной девочки успел раньше, ловчим соколом сбив в полете смертоносную птицу, выпущенную на волю милейшим господином Ташвардом!

Доктор никогда не предполагал, что такое возможно!

Начальник охраны, видимо, тоже.

«Убить меня ножом, свалить на девочку — и уже без помех избавиться от нее!» — промелькнуло в мозгу Кадаля за доли секунды, и руки сразу задрожали еще сильнее. В любом случае гулям-эмиру не нужны свидетели.

Он чудом избежал смерти, но до занавеса еще было далеко.

Господин Ташвард сделал шаг к доктору. Сегодня у гулям-эмира наступила ночь шагов: быстрых и вкрадчивых, размашистых и коротеньких… всяких. Это был крайне осторожный, небольшой шажок, даже и не шажок вовсе, а безобидная попытка ногой попробовать дорогу перед собой.

— Не подходите! Я выстрелю! — взвизгнул Кадаль. Нервы доктора были на пределе. Незнакомый знобящий холодок быстро распространялся по руке, сжимавшей пистолет, подбираясь к груди.

— Так прямо и выстрелите? — На губах гулям-эмира снова проступила улыбка. — В безоружного человека? Чтобы увидеть, как его мозг, венец сотен веков эволюции, склизкими ошметками выплескивается…

Ощущение холода резко усилилось, рванулось вверх — и доктор Кадаль успел увидеть, как скачком приблизилось и поплыло, растекаясь по незримой плоскости, лицо господина Ташварда, рассеченное пополам узкой черточкой пистолетной мушки.

И пьяный ретушер зачертил кисточкой: крест-накрест, крест-накрест…

* * *

Он летел по стальному тоннелю, плавно следуя изгибающимся нарезам, и мощная волна тепла мягко давила в спину… нет, не в спину — потому что сейчас у него не было спины; зато волна действительно была, а там, впереди, сиял свет, к которому он стремился, зная, что скоро, очень скоро достигнет его, окажется снаружи — и вот тогда жизнь станет иной, превращаясь в жизнь вместо прежнего жалкого существования…

Вспышка!

Слепящая фотовспышка — и на мгновение лицо, оказавшееся перед ним, застывает, впечатанное в ткань бытия, в ткань его памяти вселенским фотографом; неведомый мастер хитро и довольно щурится, а в следующий миг все снова приходит в движение, но он уже там — внутри.

Скользкие хвосты чужих мыслей, спешащих укрыться в запутанных лабиринтах иного сознания, но кое-что он все же успевает схватить, сбить влет, словно нож ножом: звон от сталкивающихся в воздухе стальных птиц, растерянность, страх — и еще один страх, ужас на лице маленького человечка с куцей бородкой, в руке которого пляшет…