Этот бессмертный

Хасан сидел у костра и смотрелся как рисунок Делакруа. Поблизости сидели и пили кофе Эллен и Дос Сантос, поэтому я смахнул пыль со своего арабского и приступил:

– Приветствую тебя.

– Приветствую.

– Сегодня ты не пытался меня убить.

– Нет.

– Может быть, завтра?

Он пожал плечами.

– Хасан, посмотри на меня.

Он посмотрел.

– Тебя наняли убить этого синего.

Он снова пожал плечами.

– Тебе не надо ни отрицать, ни подтверждать это. Я уже знаю. Я не могу допустить, чтобы ты это сделал. Отдай Дос Сантосу обратно деньги, которые он тебе заплатил, и ступай своей дорогой. Я могу на утро вызвать тебе скиммер. Он тебя доставит, куда ты захочешь.

– Но мне хорошо здесь, Караги.

– Тебе скоро станет здесь плохо, если только что-нибудь случится с этим синим.

– Я только телохранитель, Караги.

– Нет, Хасан. Ты сын верблюда, страдающего диспепсией.

– Что такое «диспепсия», Караги?

– Я не знаю, как это будет по-арабски, а по-гречески ты не поймешь.

Погоди, я подберу другое оскорбление. Ты трус и пожиратель падали, прячущийся по закоулкам, ты помесь шакала с обезьяной.

– Это, должно быть, именно так, Караги. Мой отец мне говорил, что с меня надо содрать с живого кожу и разорвать на части.

– Это почему он так говорил?

– Я был непочтителен к Дьяволу.

– Да?

– Да. Это были дьяволы – те, кому ты вчера играл на свирели? У них были копыта и рога…

– Нет, это были не дьяволы. Это детишки, родившиеся в Горячем Месте у несчастных родителей, которые бросили их умирать в лесу. Но они выжили, потому что лесная глушь и есть их настоящий дом.

– Ах так! Я надеялся, что это дьяволы. Я все равно думаю, что это они, потому что один из них мне улыбнулся, когда я молил их о прощении.

– Прощении? За что?

В глазах у него появилось отсутствующее выражение.

– Мой отец был очень достойный человек, добрый и религиозный, – начал он. – Он поклонялся Малаки-Таузу, которого погрязшие в невежестве шииты (тут он сплюнул) называют Иблисом, или Шайтаном, или Сатаной; и он всегда выражал уважение Аллаху и всем остальным. Отец был известен своей набожностью и многими добродетелями.

Я любил его, но у меня, мальчишки, сидел внутри какой-то чертенок. Я был очень скверным мальчишкой – я взял мертвого цыпленка, насадил его на палку и назвал Ангелом-Павлином, как Малаки-Тауза, – я швырял в него камнями и выщипывал из него перья. Кто-то из мальчишек испугался и рассказал об этом моему отцу. Отец высек меня прямо там же, на улице, и сказал, что за такое богохульство с меня надо с живого содрать кожу и разорвать на части. Он заставил меня отправиться на гору Синджар и там молить о прощении – я туда пошел, но чертенок, несмотря на порку, все еще сидел у меня внутри, и я молился, но на самом деле не верил.

Теперь я стал старше, и чертенка больше нет, но и моего отца уже много лет как не стало, и я не могу сказать ему: «Я сожалею, что насмехался над Ангелом-Павлином». С годами я почувствовал, что необходима религия. Я надеюсь, что Дьявол в своей мудрости и милосердии поймет это и простит меня.

– Хасан, тебя трудно как следует оскорбить, – сказал я. – Но я тебя предупреждаю – с этим синим ничего не должно случиться.

– Я только простой телохранитель.

– Ха! У тебя хитрость и яд змеи. Ты вероломен и коварен, и вдобавок порочен.

– Нет, Караги. Спасибо, но это неправда. Я горжусь тем, что всегда выполняю свои обязательства. Это все. Это закон, по которому я живу. И ты не сможешь оскорбить меня так, чтобы я вызвал тебя на дуэль и тем самым дал тебе возможность выбрать схватку голыми руками или бой на саблях или кинжалах. Нет. Я не принимаю твоих оскорблений.

– Тогда берегись, – сказал я ему. – Первое твое движение, направленное против веганца, станет для тебя последним.

– Если так предначертано, Караги…

– И называй меня Конрад!

И я отошел, полный скверных мыслей.

На следующий день все были по-прежнему живы; мы свернули лагерь и до следующей внезапной остановки сделали около восьми километров.

– Похоже на детский плач, – произнес Фил.

– Действительно.

– Откуда это?

– Оттуда, слева.

Мы продрались через какой-то кустарник, обнаружили высохшее русло ручья и прошли по нему.

Младенец лежал на камнях, частично прикрытый грязным одеяльцем. Его лицо и руки уже покраснели от солнца – должно быть, он пролежал здесь большую часть предыдущего дня. На крохотном мокром личике виднелись многочисленные следы от укусов насекомых.