Этот бессмертный

– Меня больше поразило то, о чем он умалчивал, чем то, о чем он сообщал.

Я пожал плечами.

– В вашем послужном списке множество белых пятен. Даже сейчас никто не может с уверенностью сказать, чем вы занимаетесь большую часть времени.

И кстати, когда вы родились?

– Сам не знаю. Это было в крохотной греческой деревушке, и в тот год они все там сбились с календаря. Говорят, это было на Рождество.

– Согласно вашей официальной биографии, вам семьдесят семь лет. По Биограф-регистру выходит то ли сто одиннадцать, то ли сто тридцать.

– Я убавил себе лет, чтобы получить это место. Тогда была Депрессия.

– Поэтому я построил модель Номикоса – надо сказать, весьма примечательную, – и запрограммировал компьютер на поиск физических аналогов с точностью до 0,001 % во всех банках данных, в том числе и в закрытых.

– Ну да, одни собирают старые монеты, другие строят модели ракет.

– Я обнаружил, что вы можете быть еще четырьмя или пятью другими людьми. Все они – греки, притом один из них просто потрясающий. Правда, этот человек, Константин Коронес, один из самых старших в списке, родился двести тридцать четыре года назад. На Рождество. Один глаз голубой, другой карий. Искалеченная правая нога. В двадцать три года такая же линия волос.

Тот же рост. Те же признаки по системе Бертильона.

– И отпечатки пальцев совпадают? И узор сетчатки глаза?

– Во многих старых файлах Регистра эти данные не указывались. Может быть, составители прежде были не так аккуратны? А может, просто не так строго контролировали доступ к данным Регистра.

– Вы, конечно, знаете, что в настоящий момент на нашей планете более четырех миллионов человек. Покопавшись в последних трех-четырех веках, вы, я ручаюсь, для многих найдете двойников и даже тройников. Ну и что из того?

– Это просто привлекает к вам внимание, делает вас чем-то вроде духа этих мест – вы столь же причудливо изуродованы, как и они. Без сомнения, мне никогда не удастся достичь вашего возраста, каков бы он ни был. И мне любопытно, какие качества могут развиться в человеке за столь долгий срок, – особенно учитывая ваш статус хозяина истории и искусств этого мира. Вот почему я пожелал воспользоваться вашими услугами, – закончил он.

– Теперь, когда вы познакомились со мной, изуродованным и все такое прочее, могу я отправиться домой?

– Конрад! – я был атакован трубкой.

– Нет, мистер Номикос, у меня есть и практические соображения. Этот мир суров, а у вас высокий потенциал выживания. Я хочу, чтобы вы меня сопровождали, потому что я хочу выжить.

Я снова пожал плечами:

– Ну что ж, с этим все ясно. Теперь что?

Он хмыкнул.

– Я чувствую, что неприятен вам.

– Что вас навело на эту мысль? Только то, что вы оскорбили моего друга, задали мне множество нахальных вопросов и вынуждаете меня выполнять ваши прихоти…

– …а еще эксплуатировал ваших соотечественников, превратил ваш мир в бордель и выставил напоказ глухую провинциальность вашей расы в сравнении с неизмеримо более древней галактической культурой…

– Я говорю не об отношениях между расами. У нас разговор личный. И повторяю: вы оскорбили моего друга, задали мне множество нахальных вопросов и вынудили выполнять ваши прихоти.

– (Козлиное сопение)! Отвечаю на все сразу! То, что этот человек уполномочен петь от лица человечества, – оскорбление для теней Гомера и Данте.

– На данный момент это лучшее из того, что у нас есть.

– Значит, надо было обойтись без лауреата.

– Это еще не повод, чтобы так с ним обращаться.

– Думаю, что это достаточный повод, иначе я не стал бы так поступать.

Далее: я задаю любые вопросы, какие захочу, а уж вы вольны решать, отвечать вам на них или нет – как вы и сделали. Наконец, никто вас ни к чему не принуждает. Вы на службе, вам дано предписание. Спорьте со своим Управлением, а не со мной. А еще вот какая запоздалая мысль пришла мне в голову: вряд ли вы располагаете достаточной информацией, чтобы так свободно употреблять слово «прихоть», – закончил он.

Когда я заговорил, по выражению лица Лорела стало ясно, что его язва молча комментирует мои слова:

– Можете, если хотите, называть свою грубость прямотой или продуктом другой культуры и оправдывать свое влияние на Управление всякой софистикой, и думать все, что хотите, и судить обо мне, как вам угодно – только ведь я могу ответить вам тем же. Вы ведете себя как Представитель Ее Величества в колонии Британской Короны, – произнес я, выделяя голосом заглавные буквы, – и мне это не нравится. Я прочел все ваши книги. И книги вашего деда я тоже читал – например, «Жалобу Земли-Блудницы»; вам никогда не стать таким, как он. Ему дано то, что называется состраданием, а вам нет. Все, что вы думаете о старине Филе, вдвойне справедливо по отношению к вам – в МОЕЙ книге.