Парижский шлейф

Настя полюбила свое новое жилище: старинный дом, деревянные перекрытия, крохотный парижский двор. Она старалась отвлечься от жестокой внутренней борьбы, которая неизменно оборачивалась кошмарными снами и жуткой головной болью, разгадывая секреты древних стен ее пристанища. Ей казалось, что именно в таких скрипучих домах, неподалеку от Елисейских Полей или Монмартра, обитали полтора столетия назад художники, поэты, музыканты, стекавшиеся в Париж чуть ли не со всего света. Наверняка они собирались в похожих тесных комнатах, чтобы читать друг другу стихи и брататься за кружкой дешевого французского вина. А потом, выудив из карманов последние деньги, на которые предстояло жить еще целый месяц, идти к проституткам.

Настя словно видела черно-белое кино: вот на ее подоконнике сидит печальный молодой человек, почему-то до боли в груди похожий на Николая, и читает вслух только написанные стихи:

• Я прожил молодость во мраке грозовом,
• И редко солнце там сквозь тучи проникало.
• Мой сад опустошить стремились дождь и гром,
• И после бури в нем плодов осталось мало…

И все вокруг слушают, затаив дыхание, расположившись кто на полу, кто на кровати с непременно дымящимися трубками или папиросами в зубах. Он заканчивает, и раздаются разрозненные хлопки, кто-то встает, жмет поэту руку. Сколько бы Настя ни представляла себе эту картину, стихи этот то ли Николай, то ли Шарль Бодлер каждый раз читал разные. Но главное состояло в том, что все они были про нее, Настю. И возмутительно точно передавали то, что с ней творилось, что произошло. Временами она боялась даже дышать – так живо представали перед ней тайные посетители. И она не хотела их спугнуть, лишиться главной и неуловимой мысли, которая рождалась в ней от услышанных стихов.

А когда видения не желали повторяться и одиночество давило на нее с невероятной силой, Настя в который раз перечитывала «Цветы зла» – здесь, в Париже, это была ее единственная книга. Теперь Настя понимала, что Шарль Бодлер не выдумывал грязь и ужасы жизни, как ей казалось в юности. Он их просто знал.

Шаг за шагом жизнь в Париже, в крохотной комнате за Елисейскими Полями, входила в размеренную колею. Настя привыкла к распорядку, привязанному к часам работы клуба: днем она спала или размышляла об открытии своего заведения, а ночью работала уборщицей. И, оказывается, так тоже можно было жить. Или, точнее, выжидать своего часа в этом перевернутом мире, где днем спят, ночью бодрствуют, а женщины покупают мужчин. Лучше так, чем наоборот. Настя успела изучить психологию женщины, которая искала в клубе утешения и, пусть продажной, но именно любви. Секс был только крохотной частью того действа, того спектакля, который каждая гостья разыгрывала с помощью стриптизера сама для себя. Дама приходила, чтобы влюбиться, чтобы влюбились в нее. Без этого нагнетания эмоций никакие постельные сцены не были возможны или нужны. Совсем иначе вел себя мужчина, заглянувший на досуге в бордель: ему подавай только тело, а душу лучше выбросить, как ненужный ингредиент. Женщину возбуждает игра воображения. Мужчину – ляжки и груди. Между миром мужчин и миром женщин – чудовищная пропасть, непреодолимая бездна. И зачем только для совместной жизни богом были определены настолько разные существа?!

Мысли о хронической несовместимости полов роились в голове, как проснувшиеся после зимней спячки мухи. Настя в бельевой гладила простыни и пододеяльники. Это занятие ничуть не мешало ей думать, тем более что спешить пока было некуда. Пробило всего лишь пять часов утра. Номера уже в порядок приведены, а до уборки зала еще три с половиной часа. Нарушив тишину, вдруг в комнату влетела Жаклин, так резко, что чуть не сшибла гладильную доску, утюг, а заодно и Настю.

– Быстрее! – Жаклин на ходу выдернула из розетки шнур и схватила девушку за руку. – Там женщине плохо!

– Я же не врач, – Настя не пыталась упираться, но и не знала, зачем ей туда идти, – я ничего не смогу сделать!

– Сможешь, она в бреду! И говорит, кажется, по-русски. Кроме тебя, никто не может понять.

Они торопливо поднялись на гостевой этаж по служебной лестнице и бросились в противоположный конец коридора. Жаклин распахнула дверь в тот самый номер, где Настя убиралась первый раз, – «экзотический остров» – и затащила ее внутрь.

На кровати лежала мадам неопределенного возраста, до подбородка укрытая одеялом, и ловила ртом воздух. Рядом с кроватью на коленях стоял испуганный стриптизер – звезда местного шоу – и скороговоркой шептал какие-то слова. Видимо, молился. Директор уже был в комнате. Наблюдая за происходящим с едва скрываемым интересом, он, видимо, размышлял, придется сливать из-за этой полудохлой тетки одного из лучших танцоров клуба или она еще оклемается и все обойдется.