20  

Миновав коридор, они оказались в более просторной комнате. Окна ее выходили во двор сатраповой усадьбы. «Мы во флигеле,» – понял Лючано. Рядом располагалась спортплощадка, вполне современная, с кортом, и хозяйственные пристройки – вросшие в землю «грибы» с крышами-куполами. Все двери по вехденскому обычаю выходили в одну сторону – на юг.

«Теперь я знаю, где на Тире юг. Ценная информация!»

– Садись, – Фаруд указал на одно из кресел. – Выпьешь чего-нибудь?

– Сок, вода, тоник – на твое усмотрение. В глотке до сих пор полыхает.

Кивнув, Фаруд набрал на сенсорной панели бара нужную комбинацию. В ответ бар сыграл три такта из песни «Не торопись, бродяга!», и наружу выехал поднос с двумя керамическими бокалами.

«Бокалы из керамики, – вспомнился фрагмент рекламы, – дают ощущение тепла, уюта и стабильности. Если Вы хотите установить с кем-либо дружеские, доверительные отношения, такой подарок поможет Вам это сделать. Не следует дарить керамические бокалы людям с консервативным складом ума…»

Почему керамика не годится для консерваторов, он забыл.

– Держи.

Вехден устроился на тахте, забросив ноги на приземистый столик: черное дерево с инкрустацией из перламутра. Наверняка антиквариат. Столик, в смысле, а не ноги полковника Сагзи. Довольный тем, что в критической ситуации сохранил чувство юмора, пусть даже и сомнительное, Лючано пригубил напиток – кивушевый сок со льдом.

Вкус детства! Сладость на грани приторности, с легкой горчинкой. Кажется, ему хотели на что-то намекнуть. Кивуши, «Не торопись, бродяга!», керамическая дружба…

– Ты гость. Значит, я начну первым. Не возражаешь?

– Ничуть.

– Хорошо. Я расскажу тебе – о тебе. Сам понимаешь, едва ты обнаружился на «Нейраме», я немедленно распорядился навести справки.

– Ну и как?

– Да уж навели, будь уверен. С детских лет, когда ты воровал фрукты у соседа Бертолуччо, – дедово имя далось вехдену с трудом. Ударение он поставил неверно: на первом «о», – и до последних событий. Суд на Китте, рабство у легата Тумидуса, гладиаторий на Террафиме. Твой визит к Юлии Руф тоже вроде бы объясним…

Фаруд взял паузу.

– Синьорита Руф предложила мне работу, – правильно понял намек Тарталья. – Я ее интересую, как ценный сотрудник. Невропаст-экзекутор, незаменимый человек для светлого будущего Помпилии. Мы обсуждали контракт. И тут твои орлы, синьор полковник…

– Бижан раззвонил? Насчет полковника? Клянусь, я его переименую из Бижана Трубача в Бижана Трепача! В качестве оперативного псевдонима, – гнев Сагзи, вне сомнений, был напускным. – Ладно, оставим. Лючано, ты обладаешь свойством притягивать неприятности за дюжину парсеков. Судя по биографии, это твоя единственная странность. Секретный агент из тебя, как из пены – сталь, уж извини за прямоту. Впрочем, надумай ты изучить мою биографию, пользуясь общедоступными источниками, ты тоже не заподозришь во мне исбахбаза службы расовой безопасности.

– Э-э… бахбаза?

– Это на вехд-ар. Полковника, если тебе так проще.

«Расовая безопасность? Интересная контора…»

– Но в твоей истории есть ряд «черных дыр». Они заставляют сомневаться в достоверности всего остального. Предлагаю по старой тюремной памяти сыграть в вопросы-ответы. Я спрашиваю, ты отвечаешь. За каждый честный ответ получаешь возможность задать один встречный вопрос. Идет?

В пыточной камере Мей-Гиле данная игра выглядела иначе. Вариант, предложенный Сагзи, казался не в пример гуманнее.

– Идет. Только я согласен играть в одни ворота. Спрашивай, я отвечу.

Вехден чуть не вскочил от изумления.

– Ты ничего не хочешь у меня узнать?

– Ничего. Мне о тебе, синьор бахбаз, и так все известно.

– Ну ты даешь! Шутник!

Фаруд расхохотался, хлопнув себя по колену. Однако в смехе крылась внутренняя напряженность. Керамическая дружба была с трещинкой. Если понадобится, вехден не задумываясь отдаст приказ о ликвидации «гостя». Он на лидер-антиса руку поднял, что ему какой-то кукольник? Луч в затылок, тело – в реактор.

«Не оскорбляй Хозяев Огня гнусными инсинуациями! – вмешался маэстро Карл. – Станут они твоим телом священный огонь поганить! Растворят в кислоте и выльют в нужник…»

О флуктуации, готовой вырваться на волю, Лючано помнил, но абстрактно. Так все помнят, что смертны. Смерть – это когда-то, а жить надо сегодня. И не торопиться складывать лапки. «Дабы потом не было мучительно больно,» – говаривал старый философ-экзекутор.

  20  
×
×