Кукольных дел мастер

А когда узнал, стало поздно.

Колдун сглазил Толстого Уву. «Я – пусонг и сын пусонга! – кричал Ува, не собираясь кричать про себя такие гадости. – Я – ориогорухо! Вредный ориогорухо!» Слова летели с языка, словно травы и коренья – в котел, где живьем варился бедный толстяк. Потом Уву били, как бьют всякого ориогорухо, и доставляли разные неприятности, и делали «раковиной для мужской пользы». Его оставили в живых, чтобы вожди-сидельцы с острова Хаэмубы тоже получили свое большое удовольствие.

Но Ува сидел по недоразумению. Вместо Хаэмубы, где «ястребы» с нетерпением ждали самозванца-ориогорухо, его выпустили на свободу.

Домой Ува не вернулся. Слухи на Кемчуге имеют длинные ноги. Уважаемый разбойник Исуклик и могучий вождь Куйкынняк, небось, уже сложили красивые стихи в честь соплеменника, опозорившего род. Заранее, чтобы все знали: каждому из племени достанется по кусочку. И каждому из ватаги – по кусочку. Ува толстый, всем хватит. Зачем, да? – чтобы позор разлетелся на части, побулькал в животах и вышел наружу безобидным вонючим дерьмом, согласно заветам доброй богини Афсынах.

– Шиш вам, дураки, – пробормотал дедушка Мыжи Тюмен, и был прав.

Из космопорта, расположенного на Ивликене, крупнейшем острове Кемчуги, стартовал грузовик-дальнобойщик, принадлежащий компании «Danco LTD». На его борту покидал родину вольнонаемный грузчик Уванникян Кимчичан, таская в трюме кипы пресованных водорослей чирим-чирим.

«Заварите в чайничке щепотку чирим-чирим, и долой заботы!» – гласила реклама на тех планетах, где торговля растительными наркотиками была легализована. А шаманы Марокля и Анарата платили за водоросли прогнозами будущего, сбывавшимися в девяноста случаях из ста. Добавленные в отвар мухоморов и голубицы, чирим-чирим замечательно расширяли сознание, привлекая духов-проводников.

Толстый Ува и знать не знал, что его так красиво зовут: Уванникян Кимчичан. Это выяснили летучие варвары, прежде чем увезти Уву за облака. Они забрали у него справку об освобождении и что-то сделали с пальцами Увы. Теперь, когда он трогал пальцем и-ден-ти-фи-ка-тор (слово не выговаривалось иначе, чем по слогам), всякий мог выяснить, какое у «грязного дикаря» красивое имя.

О, Ува быстро понял, что он – грязный дикарь! И ни капельки не обиделся. Пусть называют плохими словами, зато котел и колдун остались далеко-далеко. Он смеялся неделю, смеялся две, а после сообразил, что летучий варвар Лючано Борготта однажды тоже покинет Мей-Гиле. И всем за облаками расскажет, что Ува – вредный ориогорухо. Или того хуже, найдет Уву и заставит вслух самоунижаться.

Надо прятаться.

За девять лет скитаний Толстый Ува сменил десятка три планет. Он был грузчиком и уборщиком, санитаром и служителем морга; пас косяки сельдей, подключен к нейроблоку крошечной субмаринки, читал курс лекций «Основы стихосложения аримов» в Ваначкорском университете, ухаживал в зоопарке за чачунасскими лемурами; нанялся донором спермы, но быстро уволился, потому что ему приснилась добрая богиня Афсынах и укорила; работал консультантом на съемках фильма ужасов про каннибалов – и даже снялся в маленьком эпизоде, сделав по требованию режиссера татуировки на щеках…

Два раза сидел: по глупости и недолго.

Думал, что и в третий раз – недолго, да ошибся. Пересыльная тюрьма «Шеол» казалась ему раем в сравнении с прелестями Мей-Гиле. Ува жалел, что придется оставить тихий уголок. Здесь он не боялся колдуна. В «Шеоле» хоть криком кричи, что ты – пусонг и ориогорухо (да хоть левая пятка злого демона Микифля!), все равно никому это неинтересно.

Ав-то-ма-ти-ка, да?

Орбитальная станция была переоборудована ДИНом Южного Триалета для своих нужд много лет назад. Тогда вокруг целого ряда планет, чаще – необитаемых, начали крутиться пенитенциарные заведения, не требующие постоянного внимания охраны. На пересылке задерживаются редко: это, образно говоря, зал ожидания тюремного космопорта, где осужденные ждут кораблей, на которых их отправят к месту отбытия наказания. Каторжане стояли на пороге этапа; упрямцы опротестовывали приговоры и решения судов; «политических» не сегодня-завтра собирались отправить в распредлагерь…

Количество заключенных в «Шеоле» все время менялось, определяясь интенсивностью этапирования. Разместив новеньких в камерах-«транзитках» и забрав «определившихся», служители порядка оставляли тюрьму – в них здесь не нуждались. Временами наезжал начальник учреждения; в смысле, живой начальник. Сидел в кабинете, дурел от скуки, просматривая дневник: «Без происшествий, без происшествий, БП, БП, БП…» Ну и улетал максимум через неделю добровольного заточения.