Куколка

Зная, что он, и только он является первопричиной катастрофы на «Нейраме».

«Что, дружок? Развлекался в гладиатории? Тыкался в бессловесного «овоща» со своими кукольными штучками? Так дикарь суется в мобиль, крутя верньеры и дергая рычаги… Ну и сдвинул с места роковой камешек. Нарушил коллапс, раскачал искусственно вызванную кому, в которой пребывал антис. Вот результат, получи и распишись. Оголодав, Пульчинелло в большом теле пошел за семь парсеков «замазку» хлебать…»

«Стоп, малыш. Не отвлекайся.»

Нити обычной куклы собраны в два пучка: вербала и моторика. У антиса пучков было три. К базовым добавлялся комплекс нитей таинственного назначения: мерцающие басы в активном и нейтральном состоянии, тонкие цепочки искр – в пассивном. Требовалась ювелирная корректировка по трем фронтам.

Выйти в космос в боевом состоянии – это вам не салфеткой губы вытирать! Говоря доступно, берем движение одной рукой, речь – второй рукой; антический пучок – …

Третьей руки у Лючано не имелось.

Вспомнилась помолвка на Хиззаце. Там юный кукольник-моторик впервые стал универсалом, корректируя у куклы-пьяницы оба пучка сразу. Тогда – и до конца дней, сколько ни отвела судьба! – ему помог образ маэстро, который якобы продолжил работу с пучком вербала.

Повторить удавшийся прием? Значит, так: движение веду я, речь – маэстро Карл, антический пучок, гори он ясным пламенем – …

«Мерзавец ты, дружок, – буркнул издалека Добряк Гишер. – Припахал старика. Смотри, потом не жалуйся…»

Самообман пришелся кстати. Словно третья рука выросла. Цепи искр слились в единое мерцание. Вдалеке, слышимый лишь невропасту, возник басовитый рокот. Казалось, невидимый космодром, законсервированный на длительный период, начал функционировать, принимая грузовые баржи с оборудованием.

Теперь даем общую установку.

«Снаружи – опасность. Внутри – уязвимость.»

Нет, Лючано не мыслил конкретными образами. Лишен даже примитивной возможности – перед началом сеанса объяснить Пульчинелло словом или жестом, что от него требуется! – он был вынужден корректировать то, что не имело аналогов. Касания виртуальных «пальцев», управление вагой, колебания подвижного коромысла – в них невропаст вложил, как мог, как умел, крик гибнущей души.

Беззащитность перед внешней агрессией.

Кукла еще ничего не делала. Куклу минуту назад сняли с крючка. Он корректировал будущие действия, заранее формируя нужные акценты. Пожалуй, легче подсказать фортуне направление пути и крутизну очередного поворота…

«Динамику марионетки чередуют с покоем, – сказала тетушка Фелиция, молчавшая до сего дня. Голос из прошлого, наставляя шестилетнего сопляка-непоседу, звучал ласково и властно. – Нельзя приводить в одновременное движение все ее сочленения. Кукловод нуждается в развитом чувстве опоры…»

Развитое чувство опоры.

Очень хочу жить.

Я, хрупкий и уязвимый, смешной и нелепый, хочу жить.

«Для перчаточной куклы характерна размашистая выразительность движений; для марионетки – трогательная хрупкость. Перчаточная кукла ассоциируется с принципами внутренней свободы. Марионетка же символизирует роковую и неизбывную зависимость от высших сил…»

Ворс на «басах» встал дыбом, как на загривке дикого зверя. Пучки моторика и вербала вздрогнули: ритм третьего пучка подчинял их, поглощал, меняя характер общей пульсации. Над рокотом бездн взвилась пронзительная скрипка солнца. Лючано действовал по наитию. Кукла и кукловод сливались воедино, как троица пучков – в жгуты мышц общего тела.

« Я не делю себя на тело и сознание…»

«А я делю,» – хотел ответить Лючано.

И не успел.

Что-то подобное случалось с ним на «Этне», где он сидел «на веслах». В кабине «Вихря», когда брамайни Сунгхари поднимала всестихийник на орбиту. На «Нейраме» – от воздействия психира Кавабаты, во время сеанса успокоения Юлии, невменяемой после кризиса. И вот – сейчас. По мере того, как пучки «овоща» входили в целостный резонанс, невропаст расслаивался на ряд личностей, и у каждой была своя собственная реальность.

Лючано-1 трясся в рубке умирающего корабля, окруженного фагами.

Лючано-2 работал невообразимую куклу.

Лючано-3…

О, этот стоял на вершине колоссальной башни! Неизвестно, какая планета находилась внизу. Человек, встав на краю, видел лишь рваные клочья тумана (облаков?!), да желтые клыки скал в пятнах лишаев. Млечное кипение, бурля в котелке, забытом на огне, звало сорваться – и насладиться полетом, счастьем, покоем…