Куколка

Послышался звон.

– Ох, простите!

– Пустяки! – добродушно расхохотался тамирец. Большой, толстый, с пышными усами, закрученными на концах «винтом», он словно сошел со страниц ретро-журнала. На груди его, ввинчена в плотную замшу тулупа, красовалась жестяная бляха – восьмиконечная звезда с вырезанной надписью «Альгвасил».

Именно бляха и была причиной звона.

«Альгвасил? – попытался сообразить Лючано. – Врач? Администратор? Полицейский?»

Умный шлем, уловив замешательство носителя, спустил камеру пониже – она чуть не уперлась объективом в бляху. Миг, и в верхней части транслируемого изображения побежали строчки, взятые из какого-то справочника:

«Альгвасил (террафим. Alguaciles; ближайший аналог: шериф) – служитель правосудия. Alguaciles mayores получает право исполнения правосудия по наследству или от местных властей. Alguaciles menores – судебные исполнители, жандармы и пр. Знаки власти А. – бляха и жезл…»

Лючано мотнул головой. «Удочка» взвилась в исходную позицию, подсказка исчезла.

– Вам плохо? – с участием спросил альгвасил. – Нужен врач?

– Все нормально, не волнуйтесь…

Лишь сейчас Тарталья сообразил, как он выглядит. Незнакомец в шубе на голое тело, если не считать мерцающей индикаторами жилетки МОРСа, в шлеме с глазастой «удочкой». Сквозь забрало видно лицо – глаза под слоем коричневой «замазки», щеки в оспинках от инъектора, синяки налились мерзкой желтизной…

«Хоть татуировку спрячу! – он запахнул шубу плотнее. – Честное слово, я б такого подозрительного типа мигом отправил в каталажку! А этот сочувствует, добрая душа…»

– Идемте, я помогу вам.

Поддерживая Тарталью под локоток с осторожностью взрослого внука, ведущего любимую бабушку в лазарет, усач направился через холл к противоположному выходу. Камера на «удочке» медленно поворачивалась, давая круговой обзор. Юлию, приобняв за плечи, вел худой и бородатый тамирец. Детей несли на носилках – не спасатели, а те, кто ждал в терминале.

Спасатели приканчивали вторую флягу, горланя песни.

Свой долг они выполнили, а там хоть ветер не дуй.

Вехдены шли сами. Сбившись в тесную группу, люди Бижана озирались по сторонам. Чувствовалось, что они, в отличие от прочих, с удовольствием бы дали деру. Но бежать в морозную ночь, в тайгу, или даже в поселок горняков, равнялось самоубийству. Да и побег был заранее обречен на провал. Вехденов сопровождали трое плечистых тамирцев, вроде бы невзначай сунувших руки под шубы.

Можно было держать пари, что под шубами прячутся кобуры с оружием.

«Уже дали запрос? И получили ответ: группа Бижана Трубача, музыканты-диверсанты? А мне-то какая разница? Я, как в раю: по документам – раб, по сути – свободный, ни в чем не виноват, ни в чем не замешан. Пострадавший я…»

Снаружи ждали два мобиля-вездехода. Юлию и детей разместили в первом, вехденов и Тарталью – во втором. Кабинка водителя отделялась от салона переборкой, частично прозрачной. Никто не сомневался, что переборка с успехом выдержит не только удар кулака.

Лючано слегка заволновался, что его посадили к вехденам, а не к помпилианке с гематрами. Но быстро успокоился. Наверное, власти хотят таким образом притупить бдительность музыкантов. А там, куда они приедут, их быстренько разделят, разведут в разные стороны, и он больше никогда не встретит капитана-трубача, гитариста-«йети» и психованного барабанщика…

Окна в салоне отсутствовали. Дорогу он видел через два фильтра: переборку и лобовое стекло вездехода. Лучи мощных фар выхватывали фрагменты картины: заснеженная колея, хвоя деревьев на обочине, мрачный котлован с отвалами породы. Дорогу перебежало мелкое животное с короной ветвистых рогов. Пурга угомонилась, вдали загорелись огни поселка.

– Скоро будем на месте, – сказал усатый альгвасил, ворочаясь на сиденье рядом с водителем. Его было чудесно слышно без вспомогательной акустики. Переборка не мешала прохождению звука.

Через десять минут вездеходы въехали в поселок, петляя между сборными домиками.

– Здесь брамайны живут, – пояснил словоохотливый усач, когда мобиль проехал мимо длинных бараков. – Толкачи. На них грузовозы гоняют. Вахтовый метод: полгода пашут, аж дым из ушей, полгода отпуска. Смешные ребята! Отопление – мизер, пища – дрянь, а они еще и гирлянды свои заряжают. Сверх программы. Мерзнут, голодают, и ничерта им не делается – только крепчают…

«Я слишком мало страдала, – вспомнил Тарталья слова Сунгхари, женщины, которая стала святым изваянием в храме. – Мы, брамайны, черпаем энергию в страданиях.»