Куколка

Джессика, не моргая, смотрела ему прямо в лицо.

– Обещаю.

– Мы будем тебя ждать!

Соскочив на землю, девочка встала рядом с братом – Давид секундой раньше выбрался из-за кустов с резными, сине-фиолетовыми листьями.

– До завтра, ребята.

– До завтра.

Он уходил, а близнецы стояли, глядя ему вслед. Казалось, еще миг, и они начнут махать руками, прощаясь. Поодаль, незаметные, если специально не приглядываться, маячили фигуры охранников в черном.

Вернувшись в квартал брамайнов, Лючано оккупировал первую попавшуюся кабинку для курения и ароматерапии. Активировал купол, выбрал аромат (смесь сандала с чаньсуйским лимонником, успокаивает, гармонизирует, вселяет оптимизм) и извлек записку из кармана.

На одной стороне действительно была начертана мобиль-гематрица. А на другой, четким, строгим почерком:

«Нам грозит опасность. Вероятность негативного исхода – 76%.»

КОНТРАПУНКТ

ЛЮЧАНО БОРГОТТА ПО ПРОЗВИЩУ ТАРТАЛЬЯ

(семь-восемь лет тому назад)

В любителе жаловаться на жизнь спит несостоявшийся актер. Он нуждается в публичности, как наркоман – в дозе. С упорством маньяка он гоняется за жертвой, в реальности и виртуальности, дома и в космосе. Поймав же, мгновенно обустраивает площадку – уютную, располагающую к беседе, огороженную решеткой без малейших признаков выхода.

Хотите или нет, но вы будете смотреть предложенный спектакль. Оглянуться не успеете, как наберется полный зал. Тем более, что в нас, опрометчиво решивших, что мы – всего лишь публика, кроется отзывчивый резонатор – маскируясь под сочувствие, этот подлец мигом перерождается в злокачественную опухоль, пуская метастазы во все уголки души.

Ах, сукин сын, обаятельный страдалец, любитель жаловаться на жизнь! Любитель? Профессионал! Он не просто жаждет вылить на вас отхожее ведро.

Ему нужно, чтобы вы зааплодировали.

…казалось бы, при чем тут я?..

– И тишина, – сказал профессор, икая. – Она просила ждать: мол, сама… все сама… Аркадий Викторович, она все любила делать сама!.. такая была женщина…

Мальцов отхлебнул чая.

– Не отвлекайтесь, голубчик. Сколько времени вы ждали?

– Шесть месяцев. Нет, семь. Работа, лаборатории, ученый совет… Я ждал… думал: вот-вот…

– И не выдержали?

– Да. Она не оставила координат. Сказала: домашний врач, наблюдал… еще ребенком… Еще три месяца я искал эту… врачиху! Нет, не три… пятнадцать!..

– Пятнадцать месяцев?

– Пятнадцать недель… сто с лишним дней. Будь они прокляты сверху донизу! Я все помню! Все! Ее зовут Нзинга, – профессор хихикнул. Губы, измазанные в малиновом варенье, делали Штильнера похожим на упыря. – Представляете? Врачиху мама с папой назвали Нзингой! Звучит, как визг дрели… По имени ясно: склочница, стерва!.. черная, как деготь, вудуни…

– Что она вам сказала, голубчик?

В волшебном ящике сегодня разместилась Мальцовка. Окраина с гигантским кубом накопителя, вдалеке, за березовой рощицей – скит йонарей; ближе, ближе – усадьба графа, лужайка перед главным входом, плетеные кресла, столик с розетками, полными варенья, с пузатым чайником… Аркадий Викторович сидел в кресле, ноги его сиятельства были укутаны в плед. Похоже, граф переживал один из периодов облегчения: руки не тряслись, черты разгладились, во взгляде царила строгая озабоченность.

Напротив сидел профессор Штильнер.

Пьяный в дым.

– Ни-че-го! Ничегошеньки!

Кроме икоты, речь Штильнера отягощала медлительность. Он составлял фразы с усилием, стараясь не злоупотреблять количеством слов. В остальном опьянение не слишком сказывалось.

– Я трезвоню через всю Галактику!.. с Сеченя на Китту, за сумасшедшие деньги! А она, дрянь черномазая… Кем вы, уважаемый, приходитесь госпоже Дидье? Ах, коллега по работе! Извините, мы даем справки только близким родственникам…

– В сущности, эта Нзинга права, – заметил Мальцов. – Врачебная этика…

– Права?!

Штильнер ударил кулаком по столу. Задребезжала посуда, чайник подпрыгнул, брызнув из носика темно-коричневым кипятком. Розетка с джемом из красной смородины опрокинулась. Густая, похожая на запекшуюся кровь масса поползла к краю стола.

– Матрена! – крикнул граф. – Приберись!

Оба собеседника молчали, пока дородная Матрена наводила порядок. Граф щурился, глядя на белесое, выцветшее небо. Профессор с отчаянием бил себя кулаком по колену, не издавая ни звука. Лишь когда ключница ушла, беседа возобновилась.