Человек космоса

Дорогой перстень со среднего пальца Талфибия отправляется следом.

Жертвую...

Интересно: чего просит глашатай? О чем говорит, беззвучно шевеля губами, с Кроном-Временщиком?!

Амнистии на дворе. Скоро, говорят, закончатся.

Скоро будет поздно.

Воды в котле осталось совсем на донышке. Вот-вот выкипит досуха.

Принята Кроном-владыкой жертва благая от чистого сердца! Радуйтесь вместе со мною, великое чудо узрев!

Сумрак рождает второго жреца. Вдвоем они торжественно поднимают котел с треножника (голыми руками!); нарочито медленно переворачивают над огнем вверх дном.

Пусто!

Ничто не выпало из котла, не звякнуло, не взметнуло из пламени сноп искр. Лишь эхом выкипевшей воды отдалось шипение с алтаря: большая змея, возникнув на месте странной клепсидры, приподняла плоскую голову. Дрогнула жалом и сползла прочь, в тень. Одиссея пробрал озноб: перед отплытием из Авлиды на алтаре после приношения объявилась точно такая же змея. Забравшись на растущий рядом платан, она опустошила птичье гнездо, сожрав не то девять птенцов, не то десять. Калхант тогда объявил: смысл знамения благоприятен — каждый ахеец убьет десять врагов.

Многие расстроились.

Они хотели убить тысячу.

...Тогда еще прорицатель подошел ко мне, после обрядов.

— Слушай, — спросил. — Может, хоть ты запомнил: сколько на самом деле птенцов было?

Я пожал плечами:

— Поди-разбери... Говорят, десять. Или вовсе дюжина. А что?

— Да ничего. Я вот хожу, думаю: один к десяти или все-таки к дюжине?! Или вообще?.. Как получится...

Странный он человек, Калхант. Из Трои к нам переметнулся, загадками говорит.

Ясновидец, одним словом.

%%%

На ночной террасе, во тьме многозвездной, сидел он, думою тяжкой объятый... Ненавижу змей. Пряная вонь мускуса, гибкие тела. Знающие люди говорят: змеи сухие и шершавые — а я все равно убежден, что липкие и скользкие. В последнее время мне часто снится кошмар, впервые накрывший меня по пути из Авлиды в Микены: смутная дорога, по обочинам столбы из тумана, вереница теней, и я впереди — с золотым луком, обвитым двумя змеями. В любой миг готов сорвать одну из тварей и, ощутив, как она затвердевает в пальцах, послать вперед вместо стрелы.

Во сне мне чудится: это правильно. Это хорошо.

Если сделаю так, дойду до конца.

Но в уши врывается горячий шепот: «Дурак! дурак...» — и я останавливаюсь, ожидая Далеко Разящего. Я уверен: сейчас он подойдет ко мне, курчавый лучник, и мы покинем эту смутную дорогу. Вместе. Я даже готов подарить ему драгоценный лук со змеями, только знаю: он не возьмет.

Это же твой лук, скажет он. Хочешь, выбрось. Здесь я обычно просыпаюсь.

Микены, авореи

(Мелодрама)

Мелодрама— греч. «действо, сопровождаемое музыкой». Второе значение: действо с повышенной эмоциональностью.

— Ну конечно! Вас прислал, а сам и не подумал явиться! Пропадает, значит, у Пифона на рогах, а теперь за чужие спины прячется, муженек богоравный! Да еще дочку ему подавай! Вот прямо вынь да положь! Под первого встречного...

Клитемнестра бушевала долго и с удовольствием. А я все смотрел на госпожу ванактиссу, не отрываясь, рискуя вызвать гнев на себя. Нет, еще в Спарте ясно было: Тиндареева дочурка — стерва завидная. Удружил спартанский басилей зятю, подложил свинью. На брачное ложе. Но ведь виделись же недавно — когда я в Микены на совет, как в афедрон раненый, примчался. (Хотя почему «как»? Взаправду ранили...) Другой она была! Да, стерва — но хороша, не отнимешь.

А сейчас?

Обрюзгла. Осунулась, с лица спала. А на самом лице — белила, румяна, пудра критская в три слоя... Жаль, морщинки все равно видны, и мешки под глазами набрякли. Шея в складках. Или по мужу истосковалась? Кто их, баб, поймет? — может, это она перед нами разоряется, а по ночам втихомолку слезы льет?

Сесть нам с Талфибием, ясное дело, предложить забыли. Ну что ж, ванактисса в своем праве. Стоим, переминаемся с ноги на ногу.

Внимаем.

— ...Герои! Винопийцы псообразные! Это ж как глаза залить надо было: вместо Трои в Мисию угодить! Теперь явились, не запылились. Дочку им! Бочку им!..

Ф-фу, кажется, выдохлась. Умолкла. Искоса поглядывает в серебряное зеркальце: не слишком ли вспотела? Румяна не плывут?! Родинка под левым веком: черная слезинка. Нижняя губа брезгливо оттопырена: все, что вы знаете, я давно забыла!

Интересно, ей-то откуда про Мисию известно?

— Укроти гнев, богоравная! Мы лишь уста твоего царственного мужа, — успокаивающе загудел Талфибий, притворяясь гонгом. — Грех бить по устам, они безвинны. И речь идет не о свадьбе, а о малом обручении. Посему не медли, ибо ведено нам доставить юную Ифигению...