Воскресение

Нехлюдов встал, поздоровался с Мисси, Мишей и Остеном и остановился, разговаривая. Мисси рассказала ему про пожар их дома в деревне, заставивший их переезжать к тетке. Остен по этому случаю стал рассказывать смешной анекдот про пожар.

Нехлюдов, не слушая Остена, обратился к сестре.

– Как я рад, что ты приехала, – сказал он.

– Я уже давно приехала, – сказала она. – Мы с Аграфеной Петровной. – Она указала на Аграфену Петровну, которая в шляпе и ватерпруфе с ласковым достоинством издалека конфузливо поклонилась Нехлюдову, не желая мешать ему. – Везде искали тебя.

– А я тут заснул. Как я рад, что ты приехала, – повторил Нехлюдов. – Я письмо тебе начал писать, – сказал он.

– Неужели? – сказала она испуганно. – О чем же?

Мисси с своими кавалерами, заметив, что между братом и сестрой начинается интимный разговор, отошла в сторону. Нехлюдов же с сестрой сели у окна на бархатный диванчик подле чьих-то вещей, пледа и картонки.

– Я вчера, когда ушел от вас, хотел вернуться и покаяться, но не знал, как он примет, – сказал Нехлюдов. – Я нехорошо говорил с твоим мужем, и меня это мучало, – сказал он.

– Я знала, я уверена была, – сказала сестра, – что ты не хотел. Ведь ты знаешь…

И слезы выступили у ней на глаза, и она коснулась его руки. Фраза эта была неясна, но он понял ее вполне и был тронут тем, чтo она означала. Слова ее означали то, что, кроме ее любви, владеющей всею ею, – любви к своему мужу, для нее важна и дорога ее любовь к нему, к брату, и что всякая размолвка с ним – для нее тяжелое страдание.

– Спасибо, спасибо тебе… Ах, что я видел нынче, – сказал он, вдруг вспомнив второго умершего арестанта. – Два арестанта убиты.

– Как убиты?

– Так убиты. Их повели в этот жар. И два умерло от солнечного удара.

– Не может быть! как? нынче? сейчас?

– Да, сейчас. Я видел их трупы.

– Но отчего убили? Кто убил? – сказала Наталья Ивановна.

– Убили те, кто насильно вели их, – раздраженно сказал Нехлюдов, чувствуя, что она смотрит и на это дело глазами своего мужа.

– Ах, Боже мой! – сказала Аграфена Петровна, подошедшая ближе к ним.

– Да, мы не имеем ни малейшего понятия о том, что делается с этими несчастными, а надо это знать, – прибавил Нехлюдов, глядя на старого князя, который, завязавшись салфеткой, сидел у стола за крюшоном и в это самое время оглянулся на Нехлюдова.

– Нехлюдов! – крикнул он, – хотите прохладиться? На дорогу отлично!

Нехлюдов отказался и отвернулся.

– Но что же ты сделаешь? – продолжала Наталья Ивановна.

– Что могу. Я не знаю, но чувствую, что должен что-то сделать. И что могу, то сделаю.

– Да, да, я это понимаю. Ну, а с этими, – сказала она, улыбаясь и указывая глазами на Корчагина, – неужели совсем кончено?

– Совсем, и я думаю, что с обеих сторон без сожаления.

– Жаль. Мне жаль. Я ее люблю. Но положим, что это так. Но для чего ты хочешь связать себя? – прибавила она робко. – Для чего ты едешь?

– Еду потому, что так должно, – серьезно и сухо сказал Нехлюдов, как бы желая прекратить этот разговор.

Но сейчас же ему стало совестно за свою холодность к сестре. «Отчего не сказать ей всего, что я думаю? – подумал он. – И пускай и Аграфена Петровна услышит», – сказал он себе, взглянув на старую горничную. Присутствие Аграфены Петровны еще более поощряло его повторить сестре свое решение.

– Ты говоришь о моем намерении жениться на Катюше? Так видишь ли, я решил это сделать, но она определенно и твердо отказала мне, – сказал он, и голос его дрогнул, как дрожал всегда, когда он говорил об этом. – Она не хочет моей жертвы и сама жертвует, для нее, в ее положении, очень многим, и я не могу принять этой жертвы, если это минутное. И вот я еду за ней и буду там, где она будет, и буду, сколько могу, помогать, облегчать ее участь.

Наталья Ивановна ничего не сказала. Аграфена Петровна вопросительно глядела на Наталью Ивановну и покачивала головой. В это время из дамской комнаты вышло опять шествие. Тот же красавец лакей Филипп и швейцар несли княгиню. Она остановила носильщиков, подманила к себе Нехлюдова и, жалостно изнывая, подала ему белую в перстнях руку, с ужасом ожидая твердого пожатия.

– Epouvantable!^[69] – сказала она про жару. – Я не переношу этого. Се climat me tue.^[70] – И, поговорив об ужасах русского климата и пригласив Нехлюдова приехать к ним, она дала знак носильщикам. – Так непременно приезжайте, – прибавила она, на ходу оборачивая свое длинное лицо к Нехлюдову.

---

69 Ужасно! (фр.).

70 Этот климат меня убивает (фр.).