66  

Выйдя в Цфате на конечной, он выдохнул облачко пара и огляделся.

По ступеням автобуса следом за ним сошли трое молодых хасидов – все высокие, тонкие, в черных плащах и черных шляпах с тульями на манер цилиндров. В руках у каждого зачехленный черный зонт с полукруглой ручкой. Двое опирались на них, как на трости.

Негромко переговариваясь по-английски, молодые люди осмотрелись и двинули вверх по дорожке, огибавшей неказистую коробку автобусной станции, – там рассекала молодой лесок гористая улица. И те несколько мгновений, пока восходили цепочкой в дымно-синие, опаловые облака, они – отстраненные и посторонние здесь – напоминали какой-то рисунок Домье.

Последними в седое озерцо тумана канули шляпы.

И эти чужие мне... Все друг другу чужие в здешнем туманном мире...

Хотелось выпить.

Честно говоря, хотелось напиться.

Он нечасто прибегал к этому сильнодействующему лекарству от безысходной ярости. Ну и ладно. Вот и правильно... Благо, Надежда думает, что он сейчас где-нибудь на стрельбах, присмотренный и утепленный.

Он взял такси до центра...

И здесь хозяйничал туман; горы черной волной замкнули город, самым высоким гребнем, горой Мерон, грозя захлестнуть и понести во вселенную весь этот жалкий сор человеческого обитания: дома под черепичными и плоскими крышами, с прутьями ржавой арматуры и тарелками спутниковой связи; обломки каменных стен и заборов, лавки, задраенные рифлеными жалюзи, машины, велосипеды...

На вьющейся под гору улице Монтефиори мутными нимбами светились фонари. В фиолетовой мгле едва угадывался минарет бывшей мечети с игрушечным балкончиком, что опоясывал конус.

Аркадий расплатился с водителем, прошел через арку и по ступеням спустился в большой, мощеный плитами внутренний двор здания Постоянной художественной экспозиции. Сюда выходили двери галерей и разных питейных нор, побольше, поменьше. Сейчас здесь был открыт единственный бар, где он заказал выпивку и орешков – много выпивки и вдоволь орешков. И засел, обстоятельно накачиваясь коньяком и сквозь стеклянную стену наблюдая за редкими фигурами, пересекающими вброд колодец двора. Попадая в гущу облака, прохожий на миг растерянно замирал, словно высматривая надежную кочку среди болота, и неуверенно пускался как бы вплавь, непроизвольно разводя руками.

Все обитатели этого города зимой превращались в сомнамбул.

Что ж, надо идти домой. Попросить бармена вызвать такси...

Не набрался ли ты, как последняя свинья, дружище оплеванный?

– Приятель, – спросил бармен, вытирая стойку и выстраивая шеренгой высокие бокалы темно-красного стекла, отчего те напомнили тонких юных хасидов в тумане, – ты как, в порядке?

– Я в полном порядке! – четко проговорил Аркадий, подняв ладонь.

– Вижу, – заметил тот. Он был, что называется, упитанным – уютный такой, хлопотливый, ни на минуту не присаживался, хотя, кроме Аркадия, в эту паршивую погоду в баре не было ни души. – А ты на всю ночь зарядился? Мы, знаешь, вообще-то до часу только открыты... Так что ты сиди еще полчаса на здоровье.

– Не волнуйся, – сказал Аркадий. – Со мной проблем не будет.

– Боже упаси! – воскликнул толстяк. – У меня и в мыслях не было... А если захочешь, я тебе такое местечко покажу – будешь век меня вспоминать.

Аркадий тепло и насмешливо улыбнулся:

– И какое такое новое местечко ты мне в нашей деревне собираешься показать?

– Увидишь, – отозвался тот и еще минут двадцать возился над стойкой, полируя ее каким-то средством из бутылки, складывая посуду в нижние ящики, щелкая кассой и позвякивая ключами.

Наконец, снял фирменную куртку заведения, надел поверх свитера длинный плащ и превратился в элегантного горожанина средних лет.

– Пойдем, – сказал он и отворил стеклянную дверь наружу, в туман, после чего минут десять терпеливо запирал упрямый замок, не проронив ни единого бранного слова по его адресу.

Вот бы мне такого терпеливца в следственную группу, подумал Аркадий.

Они поднялись по ступеням к площади, где днем обычно парковались автобусы, привозившие группы туристов. Вся площадь ходуном ходила в тревожной круговерти облаков, и в этом беспокойном движении рождала то бродячего кота на каменном заборе чьей-то студии, то крышу припаркованной на углу «ауди», то бледное замкнутое лицо позднего прохожего.

– Ну, мне направо, – сказал бармен, – а ты смотри, – и он придержал Аркадия за плечо, слегка развернув в сторону забитых туманом, глухо освещенных фонарями улочек. – Поднимешься к синагоге Святого Ари... пройдешь немного вперед до первой улицы направо. Это даже не улица, а так, тупичок... Третий от конца дом, на вид запертый, и ставни закрыты... кажется, что никто в нем не живет, но рядом с лимонным деревом там ступени в подвал. Дверь синяя, железная... Толкнешь и войдешь. Просто.

  66  
×
×