Драгоценности

— Нет, вовсе нет. Она чудесная девушка. Я… я… ах… просто требуется немного времени, чтобы привыкнуть к тому, что ты женат.

— И я полагаю, вам следует приняться за дело. — Томпсон многозначительно посмотрел на Фредди, который подозревал, что об этом зайдет речь.

— Да-да, конечно. Я думал, что я займусь этим после рождения ребенка.

— Теперь вы сможете заняться этим немного раньше, не так ли?

— Конечно, сэр.

Эдвард Томпсон встал с обескураживающе почтительным видом по сравнению с довольно растрепанным Фредди:

— Я уверен, что вы навестите Сару как можно скорее, завтра утром, не так ли, Фредерик?

— Безусловно, сэр. — Он проводил его до дверей, отчаявшись дождаться его ухода.

— Я заеду за Викторией в больницу в десять часов. Уверен, что увижу вас там.

— Безусловно, сэр.

— Очень хорошо, Фредерик. — Эдвард последний раз оглянулся в дверях. — Мы действительно поняли друг друга? — Было сказано очень мало, но они поняли друг друга.

— Думаю, что так, сэр.

— Спасибо, Фредерик. Спокойной ночи. До завтра.

Закрыв за тестем дверь, Фредди с облегчением вздохнул. Он налил себе еще виски, думая о том, что случилось с Сарой и ребенком. Ему было интересно, что значит — потерять ребенка, но не хотелось задавать себе слишком много вопросов. Фредди очень мало знал о подобных вещах и не имел желания расширять свое образование. Ему было жаль Сару, и он был уверен, что для нее это должно быть ужасно, но ему казалось странным, как мало чувств он испытывал по отношению к ребенку, к жене, к происшедшему. Он думал, что будет так забавно быть женатым на ней, все время вечеринки, каждый уходит, когда хочет. Он совсем не ожидал, что будет чувствовать себя закованным в кандалы, таким утомленным, угнетенным, стесненным. В супружестве не было ничего, что бы ему нравилось, даже Сара. Она была красивая девушка и могла бы стать чудесной женой для кого-нибудь другого. Она прекрасно содержала дом, хорошо готовила, умела развлечь гостей, была умна, и с ней было приятно. Сначала она даже волновала его физически. Но теперь ему было просто невыносимо о ней думать. Меньше всего он хотел быть женатым. И он испытал такое облегчение, что она потеряла ребенка. Это было бы подобно тому, чтобы покрывать глазурью уже отравленный пирог.

На следующее утро он появился в больнице еще до десяти часов, исполненный сознания собственного долга, так что мистер Томпсон смог увидеть его, когда в десять часов приехал за своей женой. Фредди, одетый в черный костюм и в черном галстуке, выглядел мрачным, по правде говоря, он просто был с похмелья. Он купил Саре цветы, но, кажется, ей было все равно, она лежала в постели, пристально глядя в окно. Когда он вошел, она держала свою мать за руку, и на мгновение он почувствовал к ней жалость. Она повернула голову, взглянула на него, не говоря ни слова, и по ее щекам покатились слезы, а ее мать тихо вышла из комнаты, сжав руку Сары и нежно коснувшись ее плеча.

— Мне жаль, Фредди, — тихо произнесла она, когда мать вышла, но она была мудрее, чем он думал о ней, и сразу с первого взгляда по его лицу она поняла, что он не сожалел о случившемся.

— Ты сердишься на меня? — спросила Сара сквозь слезы. Она не сделала попытки подняться, оставаясь лежать, как лежала. Ее длинные черные волосы спутались, а лицо было такого же цвета, как простыни, губы были почти синими. Она потеряла много крови и слишком ослабла, чтобы сидеть. И теперь она старалась отвернуться от него, а у него не возникало ни единой мысли, что бы сказать ей.

— Конечно, нет. Почему я должен сердиться на тебя? — Он подвинулся немного поближе к ней и коснулся ее щеки, чтобы она снова на него посмотрела, но в ее глазах была такая боль, что он едва мог вынести ее взгляд. Он не мог придумать, как себя вести, и она понимала это.

— Это моя вина… Я передвигала в тот вечер этот дурацкий комод в нашей спальне, и… доктор говорит, что такие вещи случаются, надо иметь это в виду.

— Посмотрим… — Он переминался с ноги на ногу и видел, как она сложила руки, затем снова развела их, но даже не коснулся ее.

— Увидим… может быть, это и к лучшему. Мне двадцать четыре, тебе двадцать, мы не готовы иметь ребенка.

Она долго молчала, а затем посмотрела на него так, словно увидела в первый раз.

— Ты рад, что мы его потеряли, правда? — Ее взгляд причинял ему беспокойство, почти вызывая боль.

— Я не сказал этого.

— Тебе не нужно говорить. Тебе не жаль, верно?