Седьмой дневник

– Я извиняюсь, – сказал он, – я слышу русскую речь, я тоже из России, но сейчас живу в Израиле.

Выразив по этому поводу живую вежливую радость, подруги продолжали разговор. Однако же еврей не унимался.

– Я извиняюсь, – снова сказал он, – а вы где живёте?

Подруги сообщили, что живут во Франции и Швеции.

– Вот вы мне и скажите, – попросил еврей, – что вы думаете об Израиле? Только скажите объективно.

Моя приятельница, человек весьма учёный и логично мыслящий, терпеливо объяснила, что, поскольку она может высказать лишь собственное мнение, объективным оно быть не может, оно будет субъективным, то есть личным.

– Нет, вы меня не поняли, – поморщился старик, – и я вам объясню. Многие люди говорят об Израиле плохо, а это – не объективно.

Мне никак не миновать историю, услышанную мной в турецкой Анталии. Как я оказался на курорте этом (да ещё в гостинице роскошной) – песня отдельная. Один мой знакомый задумал юбилей отпраздновать распахнуто и грандиозно – пригласил в Анталию аж двести человек друзей, приятелей, по бизнесу партнёров и родных людей, естественно. Ещё туда оркестр приехал (как не два), и я был приглашён читать стишки. Ах, как это было замечательно! Трём международным шахматным гроссмейстерам я руку пожимал и с бывшими чекистами беседовал (все, как один, оказывается, всю жизнь поборники свободы были), а во всех гостиничных барах – пиво с выпивкой, не говоря уж о закуске, загодя и наперёд оплачено широким юбиляром. А на берегу нам жарили перепелов… А в зале настоящий шахматный турнир гигантов видел я впервые в жизни. И вплотную если к столику любому подойти (жаль только, сразу отгоняли), то всем телом чувствуешь поле нервной напряжённости в воздухе… А бассейн внутри гостиницы с водою подогретой (тут же баня всякая и разная)… А… Словом, это всё прекрасно было, дай Бог здоровья устроителю такого праздника. Ну и в делах – успеха, разумеется, поскольку и заметить не успеет человек, а близок уже будет новый юбилей. Положим, я не доживу, но людям повезёт, если удачно эти годы протекут. Теперь и перейду к обещанной истории.

А впрочем, я сначала отвлекусь. Поскольку посреди турецкой этой роскоши (а именно таким был интерьер гостиницы, хотя местами что-то и египетское было) вдруг припомнился мне день, когда я так же переполнен был острейшим чувством удовольствия от жизни. В городе Тамбове, в пересыльной городской тюрьме. Там нас помыли (баня, правда, хуже, чем в Анталии, но всё-таки вода горячая), а на обед был суп – точнее, жижа, где варились макароны, их обрывки попадались в каждой миске. И мясным бульон был этот, мяса не было, конечно, только повара чуть позже его вынули, чем надо, чуть оно переварилось, и на радость зэкам плавали мясные волоконца. Очень, очень убедительным был тот суп, и больше никогда такой не попадался мне за всю отсидку. А потом и каши жидкой кинули по черпаку. Ну не тюрьма, а санаторий. Только главное не в этом. Когда наша камера возвращалась с прогулочного дворика, на повороте коридора, на углу, где каменно сидит дежурный надзиратель, не было его на месте. А на столике лежала книга, начисто уже ошкуренная от обложки, но страницы ещё не были напополам разрезаны, чтоб нам такие половинки штуки по три на день выдавать. Поскольку никакой бумаги туалетной отродясь по тюрьмам не бывало, то такие вот рассеченные книги были нам гигиеническо-гуманитарной помощью от наших пастухов. А эту, повторю, ещё не рассекли – возможно, он за бритвой и пошёл. Я отклонился вбок чуть-чуть и в пируэте этом книжку прихватил и сунул под рубаху, плавный ход колонны нашей ни на миг не задержав. На случай шмона, если хватятся и вычислят, я ещё час её не вынимал. Но тюрьма была большая, камеру за камерой вели туда-обратно, скоро нам в кормушку сунули обрезки пожелтевшего учёбника какого-то (предмет не помню). И тогда я достал свою добычу. И так на нарах повернулся, что в глазок дверной её не мог увидеть надзиратель. Оказался у меня в руках целёхонький Лесков – «Очарованный странник». И лежу я сытый, сигареты ещё есть покуда, и читаю. И меня такое счастье разобрало, что Тамбов я вечно буду помнить, и туда если случайно попаду, бесплатно дам концерт для всей администрации тюрьмы.

Однако же вернусь теперь в Анталию. Ко мне в антракте подошёл один из друзей юбиляра и стеснительно спросил, готов ли я и впрямь, как говорил вначале, выслушать историю, недавно у него в семье происшедшую. Конечно!

– Мы с женой – украинцы, – сказал рассказчик, – а семья наших приятелей – оба евреи. Как-то мы пришли к ним в гости, и хозяйка по рецепту её бабушки нам приготовила фаршированную рыбу…