Изгнанная из рая

— ..Пятьсот долларов, — повторила мать-настоятельница, с усилием взяв себя в руки. Архиепископ разрешил взять из кассы всего сто долларов, и остальные четыре сотни она сняла со своего собственного маленького счета в банке. Габриэле об этом знать было не обязательно. — На эти деньги ты сможешь снять комнату. Как только устроишься — сразу начинай искать работу. Я уверена, что ты быстро найдешь себе место: Бог дал тебе разум и доброе сердце, и Он защитит тебя. Кроме того, не забывай про свой писательский дар. Ты не должна бросать это дело, Габи. Трудись, и когда-нибудь твои старания будут вознаграждены сторицей — ты подаришь миру прекрасные рассказы и стихи. А пока… Будь осторожна и береги себя. И помни: куда бы тебя ни занесло, наши молитвы всегда пребудут с тобой. Ты поступила нехорошо, но ты дорого за это заплатила. Прости сама себя, и Бог тебя простит.

И с этими словами настоятельница снова подняла руку, чтобы в последний раз коснуться плеча той, которую она любила как родную дочь.

— Ты должна простить себя, Габи… — повторила она. — А я тебя прощаю.

Тут Габриэла уронила голову на грудь и залилась слезами. Рука настоятельницы все лежала у нее на плече, и Габриэле не верилось, что это — в последний раз, что она должна уйти и никогда больше не увидит ни матушку Григорию, ни сестер. Монастырь так долго был ей домом — единственным домом, который у нее когда-либо был, а настоятельница и сестры — ее единственной семьей. Но она обманула их ожидания и предала их. Лукавый змий победил. Габриэла доела до конца яблоко с древа познания и должна была навсегда покинуть Эдем.

— Я… не могу уйти… — всхлипнула она. Это была мольба о милосердии, но настоятельница только покачала головой.

— Ты должна, Габи. После того, что случилось, ты не можешь остаться и жить с остальными послушницами и монахинями. Твой уход будет для них благом.

— Я клянусь… Клянусь, что никому не скажу ни словечка!

— Они знают, Габи. В глубине души все они знают, что произошло. Ты должна понять, что даже если ты останешься, ничто уже не будет по-прежнему ни для них, ни для тебя. Ты будешь постоянно чувствовать, что предала их, и в один прекрасный день ты возненавидишь за это и сестер, и себя.

— Я уже ненавижу себя, — призналась Габриэла, подавив очередное рыдание. Она убила единственного мужчину, которого любила, потеряла его ребенка, и теперь ей предстояло лишиться всего остального. По сути, ее изгоняли из монастыря, и сознание этого наполняло Габриэлу таким страхом, что она пожалела, что не может упасть мертвой прямо здесь, в кабинете настоятельницы. Но самое ужасное заключалось в том, что Габриэла понимала — этого не произойдет.

— Габи… — тихо сказала матушка Григория, поднимаясь из-за стола, как в день их первой встречи.

Ей было так же тяжело, как и ее любимой воспитаннице, но она старалась не подавать вида. — Тебе пора идти, Габи.

Габриэла была так потрясена, что перестала даже плакать. Настоятельница вручила ей конверт с деньгами, удостоверением личности и ее водительской лицензией. Потом она достала из ящика стола тонкую тетрадь. Это был дневник, который Габриэла вела на протяжении всего знакомства с Джо. О его существовании, кроме самой настоятельницы, знала только сестра Анна, но матушка Григория была уверена, что та будет молчать.

Габриэла сразу узнала свой дневник, и руки ее затряслись.

— Я… Вы… — Она с трудом встала с кресла, и матушка Григория крепко обняла ее.

— Я всегда буду любить тебя, Габи… — эти слова были обращены и к десятилетней девочке, которой Габриэла когда-то была, и к взрослой женщине, которой она станет, когда труднопреодолимый перевал останется позади. Габриэле предстоял еще долгий путь, и настоятельница знала, что он будет опасен и тернист.

— Я тоже люблю вас, матушка. И я… не могу уйти от вас. Не гоните меня, пожалуйста… — Она прижималась рукой к грубой черной шерсти монашеской накидки и снова чувствовала себя маленькой девочкой, у которой никого не осталось на свете.

— Я всегда буду с тобой, Габриэла. Я буду молиться за тебя.

И, не сказав больше ни слова, настоятельница подвела Габриэлу к двери кабинета и, отворив ее, сделала знак ожидавшей в коридоре сестре Марии Маргарите.

Габриэла шагнула в коридор и обернулась, чтобы в последний раз посмотреть на матушку Григорию. Слезы ручьями сбегали по ее щекам.

— Прощайте, — шепнула она. — Я всегда буду любить вас.