Кровь пьют руками

— Простите, Лель, — подал голос Ерпалыч. — Это у вас все население или как?

— Что вы, Иероним Павлович! Просто детей и… ну, считайте, тоже детей — их автобусом повезли в Дергачи, в зал игровых автоматов, мы его трижды в месяц арендуем. Кое-кто, правда, остался вместе с престарелыми; они там, в доме. Зайдем?

— Непременно. — Ерпалыч воспрянул духом и даже зачем-то потрепал меня по плечу. — Непременно зайдем!

И мы пошли к дому, сопровождаемые бдительной Папочкой.

Фол поначалу отстал — тыкался по саду туда-сюда, вздымал снег бураном, словно пес, ищущий выхода; наконец он смирился и догнал нас у самого порога.

— Нету, — тихо уронил Фол, когда Лель первым вошел внутрь.

— Совсем? — поинтересовался Ерпалыч.

— Совсем. Даже не так: вроде есть, но заперто. И ключ в воду.

— Чего нету? — тоном оскорбленной невинности поинтересовался я. Развели секреты!

— Того свету, — старик хмыкнул в бороду. — Слыхали песенку, Алик: «Лучше нету того свету»? Вот его и нету…

Ерпалыч скосился на меня и уточнил, предупредив обиду:

— Дырок на Выворотку, Алик. Нету их здесь; ни одной. Заперты. Я Фолушку просил глянуть… на всякий случай.

***

В просторной прихожей никого не было. Если не считать рослой девушки с косой до пояса: спиной к нам, она возилась в красном углу, возжигая лампадку. Спички ломались в ее руках, треща бессмысленными искрами; девушка вздыхала и начинала по новой. Я без особого смысла приблизился, встал у девушки за спиной. Пушистый затылок даже не дрогнул — видимо, занятие поглощало здешнюю аборигенку целиком. Нуте-с, кому мы мольбы возносим?.. я взял с журнального столика справочник, заложенный в нескольких местах обрывками газеты, вчитался.

«XX. О целительстве лишенных ума. 1. Блаженному Андрею, Христа ради юродивому (936; 15 октября). Андрей принял на себя подвиг юродства по особому повелению Божию и сподобился дара прозрения. (Молит. 197, 228, 240)».

Так, это понятно… и счастье, что мне никогда не доводилось взывать к Блаженному Андрею… дальше… «в зубной боли… Священномученику Анти-пе; будучи брошен мучителями в раскаленного медного быка, молил о благодати дара лечить людей в неутешной боли зубовной…» — так, а я все больше святителю Ионе, митрополиту Московскому… будем теперь знать; дальше… ишь ты!

«I. Об избавлении от храпа. 1. Мученику Трифону (помню, помню — я ему об изгнании тараканов, регулярно…) За свою святую чистую жизнь Трифон помимо прочего получил благодать избавления от храпа. (Молит. 118)».

Гляди, и номер молитвы тот же, что и от тараканов… может, я именно поэтому не храплю ночью? Натали еще радовалась!..

Девушка обернулась ко мне:

— Здласьте, дядя!

Я судорожно кивнул (грубый Ерпалыч привет передавал!) и постарался не отвести взгляд от ее: лица. Не получилось — миг, и я тупо рассматривал красный угол, пялясь на зажженную наконец лампадку.

— Настя, поди в мяч поиграй! — пришел мне на помощь Лель, и Настя, радостно топоча, умчалась коридорами.

Только коса плетью мотнулась.

— С вами все в порядке, Алик?

Это Ерпалыч. Заботится.

Ох, что-то я в последнее время совсем расклеился…

— Все, все со мной в порядке! Иду!

Но идти не получилось. Протянув руку, я, вопреки всем канонам, забрал от лампадки крайнюю иконку и воззрился на нее в недоумении. «Мученик Трифон» — гласила подпись в старославянском стиле. Нет, здесь какая-то ошибка! — я ведь точно помню, Трифон, он лысенький, круглолицый…

С образка на меня холодно щурился сорокалетний мужик с черной, коротко стриженной бородой.

Который час назад заглядывал к нам в комнату для совещаний.

И что самое удивительное: иконка с «лже-Трифоном» не потемнела после воззвания, как случилось бы с любым одноразовым ликом, — нет, она оставалась по-прежнему яркой и глянцевой, будто только что из типографии.

Если не ошибаюсь, наши архипастыри соборные по сей день мучаются: как образки, что в свободной продаже, многоразовыми сделать? И ничего не выходит: едва сбудется, лик гарью берется. А тут, в Малыжино, да еще с ложным образом… или дело именно в том, что образ ложный, подсадная утка?!

ВЗГЛЯД ИСПОДТИШКА…

Сквозь чернобородый лик (которому, в общем-то, самое место на иконе, с нимбом и благостью во взоре) проступает иное: колючий прищур, взгляд исподлобья, яркий рот кривится снисходительно, с легким презрением ко всей дешевой шушере, какая может объявиться вокруг, а холеная, цепкая рука с золотым «болтом» на безымянном пальце небрежно швыряет на зеленое сукно стола горсть квадратных фишек из пластика.