Кровь пьют руками

Выворотка, Выворотка…

— Мы живем на кладбище, — снова повторила Папа. — Только вы это лишь предполагаете — а мы видим. Чуть ли не каждый день, когда проходим через Выворотку. Умершие неуспокоенными никуда не уходят, по всем слоям, насквозь — а вы слепые, вы ничего не видите!.. Вы и нас видите с колесами, слепцы…

— Ладно, Папа, кончай базарить, — грубовато перебил ее Фол. — Зачем этим козлам ученые, все тут и без тебя поняли. А вот на хрена мы, кенты, им понадобились? Не зря же они нас сюда пригласили!

— Ваша м-м-м… коллега только что ответила на ваш вопрос. Вы можете свободно выходить на Выворотку. В отличие от людей. Для местных шефов, владельцев Малыжинского центра, это: просто золотое дно! И не только в плане материала для исследований — но и в самом что ни на есть практическом смысле! Воздействие на Тех с той стороны, перевозка нужных людей или грузов, доставка срочной информации, сокрытие улик… да мало ли что! Кроме того, вы и сами им небезынтересны. Извините, но вы, китоврасы (при этом слове Фол морщится), — еще большая загадка, чем Те! А на контакт вы идти не захотели. Вот они и начали по своим каналам распускать слухи, настраивать людей против вас — чтобы в последний момент явиться этакими благодетелями…

— Что, сучка, лясы точишь?! Приказано когти рвать, а ты, падаль…

В дверях стоял давешний шофер. И в его водянистых глазах уже не было засасывающей пустоты — глаза были злыми, безжалостными… Глаза убийцы.

Это я понял сразу.

Увы! — мое «сразу» оказалось изрядным промежутком времени. Шофер успел оказаться рядом с Наденькой; короткий взмах, голова женщины неестественно откидывается в сторону, и серая мышка медленно оседает на пол.

— Женщин бить нехорошо…

— Чего?! Ты, фраер очкастый!..

Дальше все происходит очень быстро. Фол с Папой только начинают брать разгон, но Фима, маленький носатый Фима, уже стоит перед громилой-шофером, отсвечивая очками.

Удара я не увидел. Шофер изумленно хрюкает и начинает валиться набок; пока он падает, Фима вкрадчиво трогает ладонью его лицо (это я вижу, вижу ясно и отчетливо!), вдребезги разбивая шоферу нос.

Летят красные брызги.

— Круто, — уважительно кивает Фол. — Надо бы связать урода.

Кентавр подъезжает ближе, бесцеремонно ворочает потерявшего сознание громилу, выдергивает из его штанов кожаный пояс-плетенку и со знанием дела начинает вязать руки поверженному врагу. Папа тем временем хлопочет над мышкой, пытаясь привести ее в чувство.

ВЗГЛЯД ИСПОДТИШКА…

Косметики почти незаметно. Пепельно-каштановые волосы на затылке собраны в какую-то загогулину и заколоты длинной костяной шпилькой; вдоль висков струятся выбившиеся локоны. Кожа бледная, под глазами слабо намечены отечные мешки, отливают синевой; губы простуженные, слегка обметаны лихорадкой и блестят от бесцветной — явно лечебной — помады. На левой щеке, чуть ниже скулы — белесый шрамик; должно быть, в детстве гвоздем пропорола. Сразу бросаются в глаза кисти рук — удивительно маленькие, изящные, с точеными пальцами; обручальное кольцо с фианитовой вставкой взблескивает инеем.

И еще: во взгляде — спокойная уверенность, что мир стоит не на героических китах-исполинах, а на сереньких мышках.

Вот она какая, Наденька, завлаб из Малыжинского центра…

И тут в тишине раздается совершенно спокойный голос Ерпалыча:

— А вот и гости пожаловали.

Ракурс обзора непривычный: камеры смотрят чуть сверху, и из-за этого пятнисто-камуфляжные фигуры кажутся большеголовыми коротышками с полуобрубленными ногами. У забора застыли грузовики, возле них переминаются спецназовцы с автоматами, курят. Остальные, надо полагать, уже на территории. Ага, вот они: гуськом пробегают по одному из этажей главного корпуса, заглядывают во все двери; те, что заперты, просто вышибают ударом сапога или выстрелами в замок.

Но повсюду пусто. Кроме коротышек в камуфляже — никого. Похоже, руководство успело сделать ноги.

Все это очень смахивает на съемки дешевого боевика: десятка два камер записывают разное, а мы сидим за операторским пультом, смотрим, сопоставляем, чтобы потом вырезать лишнее, состыковать друг с другом наиболее интересные куски…

— А звук тут есть? — интересуется вдруг Ерпа-лыч.

— Вон там, крайняя правая панель, — услужливо сообщает из угла оператор.

К нему даже не оборачиваются, но Фима мигом оказывается возле указанной панели и начинает азартно переключать тумблеры.