Леденцовые туфельки

— А с Вианн ты тоже так разговариваешь?

Южный акцент у Ру то появляется, то исчезает — в зависимости от настроения. Сегодня его французский звучал почти как некое экзотическое наречие — сплошное месиво из ленивых гортанных звуков. Тьерри со своим парижским прононсом явно с трудом его понимал.

— Что?

Ру медленно, с издевкой повторил:

— Я спросил: ты и с Вианн так разговариваешь? Даже мне было видно, как потемнело от гнева лицо Тьерри.

— Женщину, для которой я привожу в порядок эту квартиру, зовут Янна.

— Ну что ж, тогда понятно, что она в тебе нашла.

А Тьерри, гнусно усмехнувшись, сказал:

— А вот я сегодня вечером и спрошу у нее об этом. Мы как раз собрались пойти куда-нибудь. Наверное, в ресторан сходим. В какое-нибудь приличное место. И уж точно не туда, где пиццу по кускам продают...

Тьерри резко повернулся и пошел куда-то по улице, а Ру сделал ему вслед весьма неприличный жест. Я быстро присела за фургон, чувствуя себя полной дурой, но мне совершенно не хотелось, чтобы Ру или Тьерри меня заметили. Тьерри прошел всего метрах в двух от меня, и я видела, что он буквально скрежещет зубами, тщетно пытаясь подавить гнев и неприязнь, но на лице его было написано какое-то злобное удовлетворение. И от этого он казался значительно старше и каким-то совсем чужим. На мгновение я почувствовала себя ребенком, которого поймали, когда он подглядывал в запретную дверцу. Затем Тьерри скрылся за поворотом, и Ру остался на улице один.

Я еще несколько минут понаблюдала за ним. Люди, не зная, что за ними наблюдают, обычно демонстрируют некие неожиданные свойства — я, например, только что видела проявление этого у Тьерри, в гневе прошагавшего мимо меня. Ру присел на край тротуара да так и застыл, уставившись в землю; вид у него был страшно усталый, хотя по Ру обычно это никогда не заметно.

Мне давно следовало вернуться в магазин, убеждала я себя. Меньше чем через час из школы вернется Анук, а Розетт пора кормить полдником. К тому же если к нам собирается зайти Тьерри...

Но домой я не пошла. Я вышла из своего укрытия и окликнула Ру. Он сразу вскочил, на мгновение растерялся, потом весь просиял. Потом снова насторожился.

— Тьерри уже ушел, если ты к нему.

— Я знаю, — сказала я.

И та улыбка снова вернулась.

— Ру... — начала я.

Но он молча протянул ко мне руки, и я, сама того не замечая, прильнула к нему, как прежде уткнувшись лбом в знакомую впадинку на плече, вдыхая его теплый и такой родной запах, который не могли перебить даже исходившие от него запахи свежеспиленного дерева, лака и пота; и этот его запах окутывал нас обоих, точно пуховое одеяло.

— Пойдем внутрь. Ты вся дрожишь.

Я послушно последовала за ним, и мы стали подниматься по лестнице. Квартира была неузнаваемой. Вся завешена белыми простынями, неподвижными, как глубокие снега, мебель сдвинута в углы, по полу катаются клубы пыли, везде груды ароматных опилок. Сейчас, когда здесь не было громогласного Тьерри, который заполнял собой все пространство, я смогла разглядеть, сколь действительно велика эта квартира — с высоченными потолками, украшенными лепниной, с широченными дверями, с прихотливо отделанными балконами, выходящими на улицу.

Ру заметил, что я озираюсь, и сказал:

— Да, клетка неплохая — по сравнению с прочими. Господин Толстый Бумажник денег не жалеет.

Я посмотрела на него.

— Ох и не любишь ты Тьерри!

— А ты любишь?

Я проигнорировала этот язвительный вопрос и продолжила:

— Он просто немного резковат. Хотя обычно ведет себя довольно мило. Наверное, сегодня он просто был чем-то расстроен, а может, это ты нарочно его завел...

— А может, он мило ведет себя только с теми, кто ему чем-то полезен? А с остальными разговаривает, как ему нравится?

Я вздохнула.

— Я так надеялась, что вы поладите...

— А как ты думаешь, почему я не бросил все это к чертовой матери? И почему до сих пор не дал этому ублюдку в морду?

Я отвела глаза и промолчала, чувствуя, как растет напряжение между нами. Я всем своим существом ощущала близость Ру, видела потеки краски у него на комбинезоне, из-под которого виднелась футболка, а на шее висел на шнурке кусочек зеленого стекла, обкатанного рекой.

— Ну а ты-то что здесь делаешь? — спросил он. — Просто зашла поболтать с наемным рабочим?

«Ох, Ру, — думала я. — Что я могу тебе ответить?» Сказать, что пришла из-за того, что у тебя над ключицей есть впадинка, в которую мне так удобно утыкаться лбом? Или потому, что знаю не только то, какие сласти ты любишь больше всего, но и каждую черточку, каждый извив твоего непростого характера? Или потому, что отлично помню: у тебя на левом плече вытатуирована крыса? Я еще всегда притворялась, что эта крыса мне ужасно не нравится... А может, я пришла потому, что волосы у тебя цвета свежего красного перца или ноготков, а картинки всевозможных зверюшек, которые рисует Розетт, сильно напоминают те вещички из дерева и камня, которые ты когда-то делал, и мне порой больно даже смотреть на нее и сознавать, что она никогда тебя не знала...