Леденцовые туфельки

— У кого-то день рождения? — спросила я.

Лоран, как всегда, проворчал в ответ нечто невнятное и отсчитал нужную сумму мелочью. Тему моего «дезертирства» он пока, правда, не поднимал, но я знаю, что он обижен — так преувеличенно вежливо он благодарил меня, когда я вручала ему коробку.

Я ничуть не сомневаюсь относительно причины того, почему Лоран внезапно проявил интерес к шоколадным конфетам, да еще и в подарочной коробке с бантом. Он считает, что этим выразил свое пренебрежительное ко мне отношение, показал, что Лоран Пансон — птица куда более важная, чем кажется с первого взгляда, и как бы предупредил меня: если я буду настолько глупа, чтобы пренебречь его знаками внимания, то мое замечательное место достанется кому-то другому.

Ну и пусть! Я послала ему вслед самую обворожительную свою улыбку. Спираль — символ Хуракана — я уже успела нацарапать своим острым ноготком на крышке купленной им коробки с шоколадом. Это вовсе не значит, что я задумала против Лорана какую-то пакость — хотя, признаюсь, не стану горевать, если в его кафе ударит молния или кто-то из его клиентов получит пищевое отравление и это полностью подорвет авторитет заведения. Но в данный момент у меня просто нет времени как следует с ним разбираться; кроме того, мне меньше всего хочется, чтобы меня преследовал влюбленный шестидесятилетний старикан, постоянно путаясь у меня под ногами.

Когда он вышел за дверь, я обернулась и увидела, что Янна наблюдает за мной.

— Лоран Пансон, покупающий шоколад?

Я усмехнулась.

— Я же говорила, что он ко мне неравнодушен!

Она рассмеялась, потом вдруг смутилась, и из-под юбки у нее выглянула Розетт — в одной руке деревянная ложка, другая вся перепачкана растопленным шоколадом. Она сделала перемазанными пальчиками какой-то жест, и Янна сунула ей миндальное печенье.

— Твои трюфели распроданы все до последнего! — сообщила я ей.

Она улыбнулась:

— Я знаю. Наверное, придется еще партию сделать.

— Если хочешь, я тебе помогу. А ты пока передохнешь немного.

Она ответила не сразу. Похоже, она обдумывала мое предложение так, словно это не просто изготовление шоколадных конфет, а нечто куда более серьезное.

— Честное слово, я всему очень быстро учусь! — пообещала я.

Еще бы! Я просто должна была всему учиться очень быстро. Когда у тебя такая мать, ты либо всему учишься очень быстро, либо тебе просто не выжить. Школа в самом центре старого Лондона, нетронутая разрушительным воздействием общеобразовательной комплексной системы и битком набитая головорезами, детьми иммигрантов и осужденных. Именно там я всему и училась — и выучилась очень быстро.

Мать, правда, пыталась учить меня дома. Когда мне исполнилось десять, я умела читать, писать и принимать позу «двойной лотос». Но тут вмешались социальные службы, матери сообщили, что у нее не хватает педагогической квалификации, а меня отправили в Сент-Майклз-он-зе-Грин — клоаку, где томились две тысячи душ и которая мгновенно поглотила меня.

А моя Система в те времена была еще в пеленках, и я оказалась практически беззащитной. Я носила зеленые штаны из дешевого хлопчатобумажного вельвета с аппликацией в виде дельфинов на карманах и бирюзовую бандану, соответствовавшую моим чакрам. Мать встречала меня у школьных ворот; в первый день там даже небольшая толпа собралась — поглазеть. А на второй день кто-то бросил в нас камень.

Теперь мне даже трудно себе это представить. Хотя нечто подобное случается и сейчас, причем по совсем уж незначительным поводам. Так было, например, у Анни в школе — и всего лишь потому, что одна или две девочки пришли в класс, не сняв головные платки. Дикие птицы обычно заклевывают нездешних птичек, на них не похожих: волнистые попугайчики, неразлучники, желтенькие канарейки, сбежав из клеток в надежде вкусить свободы и чистого неба, обычно погибают, падая на землю с выщипанными перьями, заклеванные до смерти своими конформистски настроенными сородичами.

Это было неизбежно. И первые полгода я плакала по ночам в постели до тех пор, пока не засыпала. Я умоляла отослать меня в какую-нибудь другую школу. Я убегала — меня возвращали обратно; я истово молилась Иисусу, Осирису и Кецалькоатлю, чтобы эти боги спасли меня от демонов школы Сент-Майклз-он-зе-Грин.

Но мне ничто не помогало, и это отнюдь не удивительно. Тогда я попыталась приспособиться: сменила свои зеленые штаны на джинсы и майку, стала курить и болтаться по улицам вместе со всей этой шпаной, но было уже слишком поздно. Возникшую стену разрушить оказалось невозможно. Каждой школе нужны свои чудики, свои изгои, и в данном случае эту роль лет пять играла я.