Леденцовые туфельки

Он покровительственным жестом обнимает Янну за плечи, но она нетерпеливо, даже с каким-то испугом стряхивает его руку.

— Вы, наверное, уже догадались: мы с ней собираемся пожениться.

— Поздравляю, — говорит Ру.

— А вы женаты?

Ру качает головой. Лицо его по-прежнему кажется абсолютно бесстрастным. Лишь блеснувший в глазах огонь, пожалуй, чуточку выдает его истинные чувства; зато цвета его ауры так и пылают необузданной яростью.

— В общем, если решитесь на брак, обращайтесь ко мне, — предлагает Тьерри. — И я подыщу вам подходящий дом. За какие-то полмиллиона вы получите нечто на удивление...

— Послушайте, — говорит Ру, — мне надо идти.

Анук протестует.

— Но ты же только что пришел!

Она бросает на Тьерри гневные взгляды, но тот ее негодования совершенно не замечает. Его неприязнь к Ру носит физиологический, «нутряной» характер, с разумом совершенно не связанный. Ему и в голову не пришло, в чем, собственно, истинная причина этого визита, но в чем-то он все же Ру подозревает — нет, не из-за каких-то его слов или поступков, а просто потому, что сам вид Ру ему не нравится.

А какой такой у него вид? Впрочем, вы и сами знаете, что речь не о дешевой одежде, или чересчур длинных волосах, или недостаточной светскости. Просто есть в нем нечто... сомнительное, неискреннее, как у человека, ступившего на скользкую дорожку, способного совершить любой поступок: например, подделать кредитную карточку, или открыть банковский счет, имея при себе лишь украденное водительское удостоверение, или потребовать выдать ему — взамен «утерянного» — новое свидетельство о рождении (а может, даже и паспорт), назвавшись именем человека, давным-давно покойного, или выкрасть у женщины ребенка и бесследно исчезнуть с ним, как знаменитый дудочник-крысолов из Гаммельна, оставив после себя лишь бесконечные вопросы.

В общем, как я и говорила, не миновать мне беды.

ГЛАВА 2

1 декабря, суббота

Вот это да! Ну что же, привет, путешественник! Входим — а он стоит себе посреди магазина, словно только сегодня с утра куда-то уходил ненадолго, а не целых четыре года отсутствовал. Четыре года — и в лучшем случае коротенькие поздравления на день рождения или на Рождество, и ни одной встречи, и вдруг...

— Ру!

Я и хотела бы на него рассердиться, нет, действительно хотела, но не вышло: голос мой меня предал.

Я выкрикнула его имя куда более громко и радостно, чем собиралась.

— Нану, — сказал он, — да ты же совсем взрослая стала!

И так печально он это сказал, словно ему было жаль, что за эти годы я так изменилась. А он остался прежним Ру — только волосы стали длиннее, а ботинки несколько чище, да и одет немного по-другому, но он все так же сутулился, сунув руки в карманы, как делал всегда, если ему было неприятно где-то находиться, и улыбался мне знакомой улыбкой, словно желая сказать, что это не моя вина и что, если б там не было Тьерри, он подхватил бы меня на руки и покружил, как когда-то в Ланскне.

— Еще не совсем, — сказала я. — Мне только одиннадцать с половиной.

— Одиннадцать с половиной — это, по-моему, уже достаточно много. А кто эта маленькая незнакомка?

— Это Розетт.

— Розетт, — сказал Ру и приветственно помахал ей рукой.

Но она в ответ махать не стала и вообще даже не пошевелилась. Она часто так ведет себя в присутствии незнакомых людей; и теперь она просто уставилась на Ру своими большими зелеными, как у кошки, глазищами и ни разу даже не моргнула, и в итоге он первым отвел глаза.

Тьерри угостил его шоколадом. Шоколад Ру всегда любил — во всяком случае, там, в Ланскне. И всегда пил его без молока или сливок, добавляя немного сахара и рома. Он пил шоколад, а Тьерри вел с ним разговор о делах — о своих поездках в Лондон, о нашей chocolaterie, о ремонте квартиры...

Кстати, об этой квартире. Он, оказывается, решил ее отремонтировать и привести в порядок к моменту нашего туда переезда. Мы и сами-то об этом узнали только благодаря присутствию Ру, а Тьерри все говорил и говорил — о том, какая у нас с Розетт будет новая спальня, как он украсит весь дом, как ему хочется успеть все закончить к Рождеству, чтобы «его девочки» чувствовали себя там удобно...

И все равно, по-моему, тон у него был какой-то противный. Понимаете, у него улыбались только губы, а глаза оставались холодными; примерно так улыбается Шанталь, рассказывая подружкам о своем новом навороченном компьютере, или о новых шмотках, или о новых туфлях, или о браслете, купленном у «Тиффани», когда я стою рядом и все это слышу...