Он смешно зарычал и действительно стал похож на медведя.
— Ты думаешь, я собираюсь ждать целых семь недель?
Теперь и руки его словно превратились в медвежьи лапы, так крепко он стиснул меня ими, и я почувствовала мускусный запах его пота, запах сигар и табачного дыма и впервые за всю нашу с ним долгую дружбу вдруг представила себе, как мы занимаемся любовью — обнаженные, потные, на смятых простынях. И при одной этой мысли меня охватило такое изумление и такое отвращение, что...
Я уперлась руками ему в грудь и сказала:
— Тьерри, пожалуйста, не надо...
Он лишь по-медвежьи оскалился в ответ.
— Тьерри, Зози придет буквально через минуту...
— Так давай поднимемся наверх, чтобы она нас тут не застала.
Мне не хватало воздуха, я задыхалась. От него уже вовсю разило потом, и этот противный запах смешивался с запахом холодного кофе, влажной шерстяной материи и выпитого им вчера пива. Его привычного, успокаивающего запаха как не бывало; теперь от него пахло так, что мне мерещились переполненные пивные бары, узкие темные переулки, пьяные незнакомцы, с которыми ночью лучше не встречаться. Руки Тьерри, тяжелые, как камень, жадные, ищущие, были покрыты старческими веснушками, на фалангах пальцев торчали пучки волос.
Я обнаружила, что снова думаю о Ру, о его руках, ловких, как у вора-карманника, с тонкими пальцами и черной полоской машинного масла под ногтями...
— Ну же, Янна, пошли!
Он подталкивал меня к лестнице. Его глаза горели от нетерпения. Мне вдруг захотелось воспротивиться, но было уже слишком поздно. Я сделала свой выбор. Теперь возврата нет и быть не может. И я последовала за Тьерри...
Электрическая лампочка лопнула с таким звуком, словно взорвали шутиху.
На нас так и посыпались брызги стекла.
Сверху доносились какие-то звуки. Явно проснулась Розетт. Я вдруг испытала такое облегчение, что меня пробрал озноб.
Тьерри выругался.
— Мне надо посмотреть, как там Розетт, — сказала я.
Он как-то странно то ли хмыкнул, то ли усмехнулся — пожалуй, это все-таки был не смех. Последний поцелуй — но было уже ясно, что момент упущен. Краешком глаза я сумела заметить, как в темном углу сверкнуло что-то яркое — возможно, просто солнечный зайчик...
— Мне надо посмотреть, как там Розетт, Тьерри, — повторила я.
— Я люблю тебя, — сказал он.
«Я знаю, что любишь».
Было уже десять часов, и Тьерри только что ушел, когда в магазин ввалилась Зози, вся закутанная, в пальто, в высоких пурпурных сапогах на платформе и с огромной картонной коробкой в руках. Коробка с виду была тяжелой, и Зози даже раскраснелась немного. Она осторожно поставила ее на пол и сказала:
— Извини, что опоздала. Но эта штука столько весит!
— А что это? — спросила я.
Зози усмехнулась. Потом вдруг подошла к витрине и вытащила оттуда свои красные туфли, красовавшиеся там последние две недели.
— Я решила, что пора сменить декорацию. Ты не против? Собственно, и не предполагалось, что тот вариант витрины так и останется навсегда, и потом, я, честно говоря, соскучилась по своим туфлям.
Я улыбнулась:
— Еще бы, я понимаю.
— В общем, эту штуковину я отыскала на блошином рынке. — Она ткнула пальцем в коробку. — У меня есть одна мысль, и мне хотелось бы попытаться воплотить ее в жизнь.
Я молча переводила глаза с коробки на Зози и обратно. Голова у меня все еще шла кругом после утреннего визита Тьерри, внезапного появления Ру и тех осложнений, которые все это наверняка вызовет, и я чуть не расплакалась, так тронула меня неожиданная доброта этого простого жеста со стороны Зози.
— Тебе не стоило так затруднять себя, Зози.
— Глупости какие! Мне даже приятно. — Она внимательно на меня посмотрела. — Что-то случилось?
— Ах, это все Тьерри! — Я попыталась улыбнуться. — Он в последнее время ведет себя как-то странно.
Она пожала плечами.
— Ничего удивительного. У тебя же все идет хорошо. Торговля, можно сказать, процветает. Наконец-то и тебе улыбнулась удача.
Я нахмурилась и спросила:
— Что ты хочешь этим сказать?
— Я хочу сказать, — терпеливо объяснила Зози, — что Тьерри по-прежнему жаждет быть для тебя Санта-Клаусом, Принцем Очарование и Добрым Королем Венцеславом — все в одном флаконе. Все это было довольно мило, пока ты сражалась с жизнью: он угощал тебя обедами, одевал тебя, осыпал подарками, но теперь ты стала совсем другой. Тебя больше не нужно спасать. У него отняли любимую игрушку, его куколку Золушку, и вместо нее перед ним оказалась настоящая, живая молодая женщина, и он попросту не знает, как себя с ней вести.