Больно только когда смеюсь

— Да ладно уж, — говорит мама, подмигивая мне. — Просто Даня подумал, что это Ленин выполз из Мавзолея…

Мы расхохотались над смущенным шестилетним интеллектуалом, а я подумала — да-а… великий Ленин в Мавзолее — это не его миф, слава богу. Вспомнила, как меня в пионеры принимали, как я шла — в ноябре — в расстегнутом пальто, чтобы прохожие видели красный галстук…

А в моей семье бытовала одна примечательная фраза бабушки:

— Мамэлэ, — говорила она. — Помни: самое страшное, это — юные ленинцы.

И была права: шоссе «Юные Ленинцы», которое каждый день я пересекала по дороге в школу, было загруженным и опасным. Там всегда случались какие-то дорожные происшествия.

– МНОГИЕ РОДИТЕЛИ ЗАПИСЫВАЮТ ЗА ДЕТЬМИ КАКИЕ-ТО ЗАБАВНЫЕ СЛОВЕЧКИ, ВЫРАЖЕНИЯ. ВАМ ЖЕ ПО ПРОФЕССИИ САМ БОГ ВЕЛЕЛ… ИЛИ ТОЖЕ ВСЕ РУКИ НЕ ДОХОДИЛИ?

— Ну, уж это — извините! Тут — сфера профессиональная. Я не только за своими записывала, но в начале девяностых, редактируя в Израиле газету, открыла в ней рубрику «Говорят дети». Поначалу вывалила туда все, что насобирала от своих собственных, а потом уже многие папы и мамы, дедушки и бабушки, стали присылать мне свои коллекции.

Ведь детское восприятие мира — совершенно уникально. Тут любое удивленное слово — будто Божья роса. На детей у меня в компьютере целое «досье» хранится.

Некоторыми перлами могу поделиться.

* * *

Димка (три года) все время клянчит у меня брата или сестру.

— Купи, — просит, — купи…

Я отговариваюсь, что денег нет совсем… Однажды за ужином в компании взрослых он вдруг объявляет:

— А мама меня обманула насчет что детей дорого купить…

За столом воцаряется заинтересованная тишина. Взрослые решили, что сейчас, просвещенный кем-то во дворе, Димка поведает, наконец, откуда берутся дети.

— Обманула, — горько продолжил он, — говорила — «нет денег, нет денег»… А я сегодня видел — у нее в кошельке много денежек…

* * *

Он совсем отчаялся заполучить хоть какую-нибудь завалящую сестру. Мне тоже надоело его нытье.

— Слушай, Димка, давай лучше купим собаку! — вдруг осеняет меня. Он даже не меняет плаксивое выражение лица. Говорит безнадежным тоном:

– Да-а! Я зна-а-ю… Ты все обещаешь, обещаешь… а сама ни ребенка, ни собаку не рожаешь…

* * *

Я забрала Димку из детсада пораньше, после обеда. Пока мы шли к остановке, он подробно и любовно перечислял — что давали на обед. Вечером, когда дурачась, я сгребла его в охапку и стала тискать, он с возмущением воскликнул:

— Осторожно!!! Не жми на живот, у меня же там обед!

* * *

Уже засыпая, трехлетний Димка говорит мечтательно: — Я вырасту, буду печатать на машинке, заработаю много денег и стану таксистом… Тебя буду целый день катать. И бабулю. А деда в машину не пущу — он же с собакой…

* * *

У меня очередной аврал. Сижу, печатаю. Димка (4 года) говорит:

— Ну, давай, пойдем погуляем. Я спрошу у тебя, почему листья падают. Должен же человек иногда разговаривать с мамой…

* * *

Я говорю четырехлетнему Димке:

— Только попробуй своей палкой поцарапать новый шкаф. Я тебя убью!

Он мне на это отвечает проникновенно:

— Зачем же убивать хорошего человека?

* * *

У Димки стоматит. После тяжелой борьбы мне удалось смазать ему рот синькой. Он наревелся и говорит — зареванный, синим ртом:

— Тебе не меня наплювать… Вот найду себе другую женщину…

* * *

С утра у нас в подъезде работают плотники — меняют входную дверь.

Димка крутится у них под ногами, суетится — «помогает», то есть, подает инструменты, ведет задушевные беседы, даже два раза прибегал за водой — носил им пить. За усердие плотники подарили ему дощечки. Он ворвался в квартиру воодушевленный, деятельный:

— Мама, дай мне молоток и гвозди, я буду делать самолет! Танк! Машину!

Я выдаю ему молоток и несколько гвоздей, он усаживается в кухне работать. Я сижу за пишущей машинкой в соседней комнате, и слышу, как минут пятнадцать он тюкает молотком, беседуя сам с собой, охает, ушибается. Очевидно, дело не слишком клеится, потому что минут через двадцать я слышу его голос, все еще деятельный:

— Нет! Лучше я просто сделаю наш! советский! крест!