Картинка по теме:
Мой третий приезд в Детройт. Публика там неизменно собирается симпатичная, отзывчивая, легко реагирующая на шутку.
Последние минуты перед началом выступления. Я стою за столом (никогда не выступаю сидя), перебираю в папке какие-то листки, делаю на них какие-то пометки. Жду, когда все усядутся.
В такие минуты ко мне обычно не подходят, не хотят отвлекать.
Но тут вижу: по проходу между рядами твердой целеустремленной походкой прямо на меня идет сухопарый старичок.
— Вы хотите сказать, что не узнаете меня? — шагов за пять кричит он, так как в зале еще стоит шум. Подходит, пожимает руку.
— Нет, почему же, — вежливо и приветливо (выучка!) отвечаю я, — конечно, я вас узнала.
— И прочитали рассказ, который я вам дал?
(В прошлый раз я выступала в Детройте три года назад.)
— Конечно, — глядя на старичка прозрачными глазами «голубого воришки», отвечаю я. Мне надо, чтобы он немедленно сгинул. — Прочитала. Хороший рассказ.
— Могла бы и позвонить! — говорит он.
Это «красная черта», после которой сам бог велел отправить старого наглеца в свободное плавание. Но перед выступлением я не позволяю сбить себя с панталыку, да и неловко грубить пожилому человеку.
— Я звонила, — невозмутимо-приветливо отвечаю я. — Но у вас было занято.
— А я вот отлично помню прошлый ваш приезд — у меня прекрасная память! Вы стояли там, в углу, курили…
— Я не курю… — Плохо то, что я все же начинаю раздражаться.
— Вы мне рассказываете! У меня память, как компьютер! Я помню все даты, и кто что когда сказал и сделал. Помню, как на снимке: вы стояли вот так, прислонились к косяку, и курили.
— Вынуждена вас огорчить, — твердо говорю я. — У меня с юности астма, и я не знаю — с какого конца и в какое отверстие вставляют сигарету.
Он несколько мгновений смотрит на меня яркими глазами табачного цвета. Публика, между тем, уже заняла места, и от дверей к нам направляется встревоженный организатор вечера, который, по всей видимости, знаком со старичком.
И тогда, прежде чем ретироваться, неугомонный любитель справедливости поднимает палец и торжествующе говорит:
— Значит, в тот вечер вы решили расслабиться!
— ВЕРОЯТНО, ПРИ ВСЕЙ НАГРУЗКЕ В ТАКИХ ПОЕЗДКАХ ВЫ ВСЕ ЖЕ ЧЕРПАЕТЕ И СЮЖЕТЫ, И ТИПАЖИ, И ПЕЙЗАЖИ?.. НИЧТО НЕ ПРОПАДАЕТ? — У рачительного хозяина колосок с телеги не упадет. На днях мне приятельница рассказывала про дочь: та в армии; каждую неделю, как положено, приезжает на субботу домой, потом возвращается на свою базу, где служит. По-русски говорит неплохо, а вот пишет крупными печатными буквами, как ребенок.
— Вчера прихожу домой, — рассказывает приятельница, — а на дверях записка большими кривыми буквами: «Ушла на базу», — как на пивном ларьке где-нибудь в Урюпинске.
Ну, как не подобрать такой вот колосок здешней жизни?
И в зарубежье то же: те картинки чужеземного бытия, что встречаются в моих книгах, все подсмотрены. Придумать их нельзя — ведь это не моя, полностью обжитая, вдоль и поперек исхоженная жизнь, которую я могу и сочинять, и выворачивать ее и так и сяк, придумывая героев, присобачивая детали, какие вздумается. Это чужеземная жизнь, в которой нужен и гид, и путеводитель; которую постоянно хочешь «пощупать собственной рукой», дабы убедиться, что она существует.
– ВАШ ПОСЛЕДНИЙ РОМАН «ПОЧЕРК ЛЕОНАРДО» ВО МНОГОМ ПОСТРОЕН ИМЕННО НА МАТЕРИАЛЕ «ЧУЖЕЗЕМНОЙ ЖИЗНИ», ТЩАТЕЛЬНО ПРОПИСАННОЙ. ЧИТАЕШЬ И ВЕРИШЬ — АВТОР САМ ВИДЕЛ И ЭТОТ ПАРОХОДИК НА РЕЙНЕ, И ВИНОГРАДНИКИ, И ШПИЛИ БАШЕН НЕМЕЦКОГО ГОРОДКА… НО ВИНОГРАДНИКИ И ШПИЛИ БАШЕН МОЖНО ПОДСМОТРЕТЬ, ГДЕ УГОДНО. А ВОТ САМ СЮЖЕТ… ОТКУДА, ВЕРНЕЕ, «С ЧЕГО НАЧИНАЕТСЯ РОДИНА» ЛЮБОГО РОМАНА?
— На этот вопрос каждый литератор ответит вам по своему. Судьбы книг очень похожи на человеческие судьбы. И зарождение книги очень напоминает зарождение человеческой жизни. Крошечная клетка, из которой вырастает целый мир. Бывает так, что вдруг видишь какое-то лицо, которое тебя потом мучает, требует воплощения… А бывает, что весь роман со всеми своими героями обрушивается на тебя некой определенной интонацией. Если вы заговорили о «Почерке Леонардо» — то этот роман зародился как раз на чужбине.