Больно только когда смеюсь

Артист приходил, садился за стол. Тетя Ида препоясывалась чистым полотенцем, и пышная невеста плыла в ее руках к обеденному столу.

Артист кушал, опускал глаза, хвалил еду и, уходя, говорил: «Большое спасибо».

Наконец, наступил последний день «кормления».

Все собрались в своем огороженном простыней углу, который снимали у раскулаченных.

Артист явился, поел, похвалил, как всегда еду, поднялся, пожал, опустив глаза, руку тете Иде.

И ушел.

Ушел…

Они — две женщины и дети — сидели и долго смотрели друг на друга.

Взрослые, конечно, знали фамилию этого знаменитого артиста. Но при детях она не произносилась в семье никогда.

Поэтому, уже взрослым человеком, оказавшись в каком-нибудь московском театре, Рената каждый раз шла к фотографиям в фойе и всматривалась в лица — этот? Этот? Может, этот? И не узнавала.

Она не любила театры. И не любила народных артистов.

Самое смешное, что брат Мишка, который припухал вместе с ней в ту холодную ташкентскую зиму, стал артистом, причем, московским. Приезжая к нему в гости, она приходила к нему в театр и точно также, выманивая его после спектакля в уже пустое фойе, водила к фотографиям и спрашивала: «Мишка, а не этот ли?»

Седой оплывший Мишка всматривался в знакомую ему уже тридцать лет фотографию с новым интересом, пытаясь оживить в памяти тот день последнего кормления, ту последнюю райскую курицу, уплывающую под взглядами детей в жующий рот народного артиста… и говорил, наконец:

— Нет. Не он!

– ПОЧЕМУ ВАМ, ПРИ ВАШЕМ ГИГАНТСКОМ КРУГЕ ОБЩЕНИЯ, ЗАХОТЕЛОСЬ РАССКАЗАТЬ ЛИШЬ О ДВУХ СВОИХ КОЛЛЕГАХ?

— Не так давно я оказалась в одной многолюдной шумной компании, очень пестрой по возрастному, социальному и профессиональному составу.

Среди прочих тем, кто-то завел разговор о Бродском, — о его тяжелом характере, о невозможности, особенно в последние годы жизни, сойтись с ним даже в беглом общении. Отталкивал, не подпускал. Что это — снобизм?

— Да нет, — предположила я. — Скорее, это усталость, болезнь и явственное ощущение, что тебе отпущен короткий срок… Просто, он мог уже себе позволить общаться только с теми, с кем хотел.

— Интересно, с кем же это? — язвительно спросила меня молодая женщина.

Я замялась… Как ей объяснить, подумала я, не обидев, что в жизни каждого художника наступает время, когда ему хочется говорить и быть только с равными себе, — неважно в какой области искусства талант вырос в мастера. Его, уже усталого, искушенного в своем деле человека, тянет к «своим», которые понимают его с полуслова.

Иными словами, на знаменитый окрик соцзаказа: «С кем вы, мастера культуры?», негромко отвечаем: «С мастерами культуры».

Глава десятая «Мой день, мой снег, светящийся во тьме…»

«С женщиной ты можешь делать только три вещи: ты можешь любить ее, страдать из-за нее и делать из нее литературу».

Лоренс Даррелл «Александрийский квартет»

— ВЫ ПОТРЯСАЮЩЕ ПИШЕТЕ О ЛЮБВИ. ЛЮБОВЬ, СЕМЬЯ — ЕДИНСТВЕННЫЙ СПОСОБ ЖИТЬ, ИЛИ ОДИН ИЗ МНОГИХ?

— Это зависит от особенностей душевной организации. Я человек душевно подвижный, мне любовь необходима. Причем, любовь в ее всеобъемлющем значении. В смысле устройства жизненного пространства, я — ретроград и консерватор, и вообще, из тех женщин, которые спокойно несут жизнь на своих плечах. Семья, дети, близкие родственники — все, как у людей, вынь душу да положь на алтарь семьи.

Мне всегда странны были люди, не желающие заводить детей. Я такую душу представляю одноногой. Приносят нам дети радость, или приносят огорчения, — это непременная часть пути человеческой души. Человек должен просматривать свой род позади и впереди себя. Это одно из условий обычного человеческого счастья.

Я, как пастух, должна проследить всех своих овечек. У меня непременный ежедневный перезвон: где та? А этот, почему не на работе? А та — сдала ли кровь на анализ? А тот — был ли у ортопеда… А вот эта (младшая сестра) — на гастролях; значит, высчитать точно разницу во времени, и позвонить, когда она еще в гостинице.

Картинка по теме:

Однажды звоню сестре в Вену. А она мне, мечтательно:

— Слушай, тут нас поместили в маленьком уютном отеле. На первом этаже — магазин надгробных памятников. Я сегодня глянула — там такая красота: ангелы, лиры, гранитные вазы с цветами. Кстати, есть один чудный памятник, тебе бы в самый раз: раскрытая на постаменте книга, и на страницах мелкими латинскими буковками выбито начало «Человеческой комедии»…