Потрясающая красота

— И больше ничего не нужно? А не хочется ли вам, Мэгги, своей личной жизни?

— А это и есть моя личная жизнь, — мягко и с улыбкой возразила она. — Мое призвание.

— Понимаю. То же и со мной. Я фоторепортер, тем и живу. Хотя, когда снова вернулся домой из лагеря, моя жизнь перестала меня удовлетворять. Что-то со мной случилось. Во мне произошли какие-то перемены, пока я находился здесь. И с тех пор мне в этой жизни чего-то не хватает. — И все так же лежа, глядя на нее, он тихо произнес: — Возможно, именно вас.

Мэгги не нашлась с ответом — только какое-то время смотрела на него, а потом отвела глаза.

— Осторожно, Эверетт, — прошептала она. — По-моему, нам не стоит касаться этого. — Но она тоже думала об этом.

— Почему? Что, если вам однажды придет в голову вернуться в мир?

— А если нет? Мне нравится быть монахиней. Я стала ею сразу после окончания школы медсестер. Мечтала об этом с детства. Это моя мечта, Эверетт. Как я могу ее предать?

— А что, если поменять ее на другую? Ведь чтобы так трудиться, быть монахиней не обязательно. Вы можете стать социальной работницей или медсестрой для бездомных. — Он все тщательно продумал.

— Я всем этим уже занимаюсь, и я монахиня. Вы ведь знаете, как я к этому отношусь.

Она боялась его, хотела, чтобы он остановился, пока не сказано слишком много, пока она не почувствовала, что не сможет больше с ним видеться. Если он зайдет слишком далеко, от встреч придется отказаться. Ей следует жить в соответствии с данным ею обетом. Она все еще монахиня, нравится ему это или нет.

— Думаю, мне следует приезжать к вам время от времени и донимать вас подобными разговорами. Вы не против? — Эверетт чуть отступил.

Она взглянула на освещенного солнцем Эверетта и увидела, что он улыбается.

— Буду рада — до тех пор, пока мы не натворим глупостей, — ответила Мэгги, про себя вздохнув с облегчением: слава Богу, он остановился.

— Например, какие? Что значит для вас «глупости», поясните.

Эверетт ее подначивал, и она поняла это. Мэгги, однако, давно уже вышла из подросткового возраста и могла постоять за себя.

— Глупо будет, если вы или я забудем, что я монахиня. Но этого не произойдет, не правда ли, мистер Эллисон? — проговорила она со смешком, намекая на старую картину с Деборой Керр и Робертом Митчумом.

— Конечно-конечно, — подхватил Эверетт, закатывая глаза. — В итоге я возвращаюсь в морскую пехоту, а вы остаетесь в монастыре, как в том фильме. А вы, случайно, не смотрели каких-нибудь фильмов, где монахиня в итоге выбирает мирскую жизнь?

— Я на такие не хожу. Смотрю только те, где монахини остаются верны своему обету.

— Терпеть не могу такие, — поддразнил ее Эверетт. — Тоска зеленая.

— Ничего подобного. Это фильмы о замечательных женщинах.

— Что бы вам, Мэгги, не быть такой замечательной, — не удержался Эверетт, — и такой верной своему обету? — Сказать больше он не отважился, а Мэгги ничего не ответила. Он снова начал свою атаку, но она перевела разговор на другую тему.

Так они пролежали на солнце почти до вечера. С их места было видно, как начинают восстанавливать город. Когда в воздухе стала ощущаться прохлада, они вернулись в Пресидио. Перед отъездом Мэгги пригласила Эверетта поужинать в их столовой. Она рассказала, что Том уехал в Беркли, чтобы освободить квартиру. Но в лагере по-прежнему мелькало много знакомых Эверетту лиц.

Они поужинали супом, и Эверетт проводил Мэгги до дома, а она поблагодарила его за то, что он приехал.

— Я приеду еще, — пообещал Эверетт. Пока они разговаривали, лежа на солнечной поляне, он сфотографировал Мэгги еще несколько раз. Глаза ее были как синее небо.

— Берегите себя, — на прощание пожелала Мэгги. — Я буду за вас молиться.

Эверетт, кивнув, поцеловал ее в щеку, нежную, как бархат. Женщина без возраста, Мэгги в своей дурацкой фуфайке выглядела потрясающе молодо.

Она проводила его взглядом до главных ворот. Все та же знакомая походка, которую она теперь сразу узнавала, ковбойские сапога из черной ящерицы. Он несколько раз махнул ей рукой, затем повернул к Ломбард-стрит, где собирался взять такси до аэропорта. А Мэгги поднялась к себе в комнату и еще раз просмотрела фотографии. Снимки оказались отличные. У Эверетта талант. Но кроме таланта, было в нем что-то еще притягательное. Мэгги противилась, но никакие могла побороть этого влечения женщины к мужчине. Никогда прежде, ни разу за всю ее взрослую жизнь, с тех пор как она ушла в монастырь, такого с ней не случалось. Он затронул в ней особые струны, о существовании которых она раньше не подозревала.