50  

Она была ровесницей Джея, но крупной для девушки. Мелкие черты лица, как у Зета, прятались в складках жира, которые сжали ее глазки в щелки, а ротик в куриную гузку. Ее пухлые щеки пламенели прыщами. Джей впервые увидел ее так близко, и сходство с братом почти парализовало его. Ее подружки настороженно его разглядывали, веером развернувшись за Глендой, словно отрезая ему пути к бегству. Велосипед лежал в высокой траве в десяти футах от него. Джей начал бочком к нему продвигаться.

— Парниша сегодня один, — заметила одна из девиц, тощая блондиночка с окурком в зубах. — А де ж его краля?

Джей еще подвинулся к велосипеду. Гленда следовала за ним, съезжая к дороге. Осколки гальки летели из-под ее кроссовок. На ней была майка без рукавов, и плечи обгорели на солнце. Мясистые руки торговки рыбой придавали ей угрожающе взрослый вид, будто она прямо такой и уродилась. Джей изобразил равнодушие. Он хотел бы сказать что-нибудь умное, что-нибудь колкое, но слова, что так легко ложились на бумагу, отказывались сотрудничать. Вместо этого он сполз по берегу туда, где спрятал велик, и выволок его из высокой травы на дорогу.

Гленда от злости каркнула и заскользила к нему, перебирая гальку широкими, похожими на лопаты руками. Летела пыль.

— Я тя урою, козел! — орала она, и голос ее неприятно напоминал голос брата, но она слишком пристально следила за Джеем, потеряла осторожность и с комичной внезапностью свалилась с насыпи, плюхнувшись прямо в пересохшую канаву на дне, где как раз зацвели заросли крапивы.

Гленда завизжала от злости и досады. Джей усмехнулся и оседлал велик. Гленда в канаве рвала и метала, уткнувшись физиономией в крапиву.

Он уехал, пока три подружки Гленды вытаскивали ее, но в конце улицы остановился и обернулся. Он видел Гленду, наполовину вылезшую из канавы. Ее лицо расплылось темной и яростной кляксой. Джей нахально ей помахал.

— Я тя урою! — Ее голос еле пробился к нему. — Мой брат тя уроет!

Джей еще раз помахал и поднял велосипед на дыбы, сворачивая в переулок и скрываясь из виду. У него кружилась голова, словно веселящего газа надышался, челюсти болели от смеха, ребра ныли. Амулет, привязанный к петле джинсов, плескался на ветру, точно знамя. Джей гикал всю дорогу вниз по холму к деревне, и вопли срывались с губ, похищенные ветром. Он был как будто навеселе. Как будто неуязвим.

Но август подходил к концу. Сентябрь маячил Немезидой. До катастрофы оставалась всего неделя.

31

Ланскне, март 1999 года


Всю неделю Джей писал каждую ночь. В пятницу наконец подключили электричество, но он уже привык работать при свете масляной лампы. Как-то дружелюбнее, непринужденнее. Страницы рукописи тугим клином лежали на столе. Их было уже почти сто. В понедельник Клермон с четырьмя рабочими приехали ремонтировать дом. Они начали с крыши — не хватало множества черепиц. Трубы тоже требовали внимания. В Ажене Джей отыскал агентство по прокату машин и арендовал пятилетний зеленый «ситроен», чтобы возить покупки и быстрей добираться в Ланскне. Еще он купил три пачки бумаги и несколько лент для машинки. Он работал в темноте, когда Клермон и его люди расходились по домам, и стопка страниц неумолимо росла.

Он их не перечитывал. Возможно, боялся, что ступор, столько лет досаждавший ему, притаился и ждет. Но почему-то ему думалось, что это не так. Отчасти дело в доме. В его воздухе. В том, что он казался знакомым, хотя Джей был чужаком. В его близости к прошлому. Словно переулок Пог-Хилл заново возник здесь, среди фруктовых садов и виноградников.

Если утро выдавалось приятным, Джей шел в Ланскне купить хлеб. Лодыжка быстро и основательно зажила, оставив лишь еле заметный шрам; Джей теперь наслаждался прогулками и узнавал кое-кого из встречных. Жозефина называла ему имена и иногда рассказывала еще что-нибудь: владелица единственного деревенского кафе знала все, что творится в деревне, — положение обязывало. Высохший старик в синем берете — Нарсисс, огородник, снабжает местного бакалейщика и цветочника. Несмотря на холодность, в его глазах пряталась насмешка. Джей знал от Жозефины, что Нарсисс дружит с цыганами, которые спускаются по реке каждое лето, торгует с ними, дает им сезонную работу на полях. Годами вереница местных cures[70] боролась с Нарсиссовой терпимостью к цыганам, но Нарсисс был упрям, и цыгане остались. Рыжий парень из магазина Клермона — Мишель Ру из Марселя, речной бродяга, что заглянул на пару недель пять лет назад да так и не уехал. Женщина в красном платке — Дениза Пуату, жена булочника. Унылая толстуха в черном, что прячется от солнца под шляпой с широкими полями, — Мирей Фэзанд, свекровь Маризы. Джей попытался поймать ее взгляд, когда она шла мимо terrasse[71] кафе, но Мирей, похоже, не заметила его.


  50  
×
×