Мальчик с голубыми глазами

И вдруг все в мальчишеской голове встало на место; так, точно по щелчку, внезапно встают на места передвижные детали игры «Мышеловка». Теперь он не сомневался — Господи, это же было совершенно очевидно! — что мать просто шантажировала мистера Уайта. Шантажировать — зловещее слово, словно черно-белые фотографии певцов, раскрашенные краской. Мистер Уайт, значит, сходил на сторону, а мать каким-то образом разведала. Этим объяснялись их перешептывания, и то, как мистер Уайт смотрел на нее, и его гнев, и его теперешнее презрение. «Нет, этот человек не мой отец, — подумал Голубоглазый. — Этому человеку я всегда был безразличен».

Тут он почувствовал, как глаза его наполняются жгучими слезами. Ужасными, беспомощными, детскими слезами, слезами разочарования и стыда. «Пожалуйста, Боженька, не дай мне расплакаться перед мистером Уайтом», — молил он Всевышнего, но Господь, как и мать, был неумолим. Как и матери, Ему сначала требуется раскаяние.

— Ну ты как? — спросил мистер Уайт и неохотно обнял его за плечи.

— Все в порядке, сэр. Спасибо.

Голубоглазый быстро вытер нос тыльной стороной ладони.

— Просто не представляю, — сказал мистер Уайт, — как тебе пришло в голову, что я могу…

— Забудьте, сэр. Правда, забудьте. И не беспокойтесь. Все уже хорошо, — произнес Голубоглазый как-то очень спокойно.

Он неторопливо пошел прочь, стараясь держать спину как можно прямее, хотя в душе у него черт знает что творилось и ему казалось, что он сейчас умрет.

«Это же мой день рождения, — твердил он себе. — Хотя бы сегодня я должен побыть особенным. Чего бы мне это ни стоило. Какое бы наказание мама или Господь для меня ни придумали…»

Вот почему пятнадцатью минутами позже он оказался не на пороге своей школы, а в конце Миллионерской улицы, и направлялся он к Особняку.

Впервые Голубоглазый оказался там без надзора. Каждый его визит — непременно в сопровождении братьев и матери — строго контролировался, и он прекрасно понимал: если мать узнает, что он посмел явиться в Особняк без спросу, она заставит его пожалеть, что он родился на свет. Но сегодня он не боялся матери. Сегодня им овладело бунтарское настроение. Сегодня он в кои-то веки готов был немного нарушить раз и навсегда установленные правила.

Сад отделяла от улицы чугунная оградка, конец которой упирался в каменную стену; в остальных местах была обыкновенная зеленая изгородь из тёрна. Хотя и через такую изгородь пробраться непросто, так что в целом это выглядело не слишком обнадеживающе, но Голубоглазый был настроен решительно. Ему удалось отыскать просвет в зеленой изгороди, где все-таки можно было проползти, хотя колючие ветки цеплялись за волосы и раздирал и кожу даже сквозь майку, и вскоре он оказался на территории Особняка.

Мать всегда называла это «территорией», а доктор Пикок — «садом»; в целом там было более четырех акров — и сад, и огород, и лужайки, и огороженный розарий, которым доктор так гордился, и пруд, и старая оранжерея, где хранились всякие горшки и садовые инструменты. Большая часть территории была занята деревьями, что очень нравилось Голубоглазому; дорожки были обсажены рододендронами, весной сиявшими недолговечным великолепием, а к концу лета почти полностью терявшими листву; мрачные, темные ветви этих растений сплетались над тропинками, предоставляя отличное укрытие любому, кто хочет незаметно посетить этот сад…

Голубоглазый не задавался вопросом, что именно привело его сюда. Все равно вернуться в Сент-Освальдс он не мог — во всяком случае, теперь, после того, что случилось, домой тоже пойти не осмеливался, а в свою школу безнадежно опоздал, и его бы непременно за это наказали. Здесь же, в саду, стояла такая таинственная тишина, было так безопасно! Ему хватало того, что он просто находится здесь; было так здорово нырнуть в густую зелень и слушать летнее гудение пчел в вышине древесных крон, чувствуя, как постепенно замедляется бешеный стук сердца, как успокаивается дыхание. Он был настолько возбужден и поглощен своими размышлениями, что, бредя по обсаженной старыми деревьями аллее, едва не налетел на доктора Пикока, стоявшего у входа в розарий с секатором в руках и в рубашке с закатанными по локоть рукавами.

— А тебя что принесло сюда нынче утром?

Несколько секунд Голубоглазый молчал. Он и сам не знал ответа. Тут за спиной у доктора он заметил только что вырытую могилку, горку земли рядом и аккуратно отложенный в сторону дерн.