135  

Перед ним стояла красивая женщина с пышными рыжими волосами и безмятежно улыбалась, не зная, что ее ждет.

— Вам телеграмма, мадам, — пробормотал он, по-детски пряча глаза, и, добавив:

— Сочувствую вам, — протянул ей телеграмму и отвернулся. Он не хотел видеть ее глаза, когда она откроет телеграмму и прочтет ее.

Первое, что бросилось ей в глаза, была черная рамка, и у нее перехватило дыхание, руки задрожали… По счастью, в это время подошел лифт, и мальчик спасся бегством. Он уже уехал, когда она прочла слова: «С сожалением сообщаем Вам, что Ваш муж. Саймон Ишмаэл Хирш, был убит вчера…» Остальное расплылось.

Зоя опустилась на колени и, рыдая, несколько раз повторила его имя… Внезапно ей вспомнился старший брат… как он истекал кровью, умирая, на мраморном полу дворца на Фонтанке…

Она лежала на полу в холле и рыдала… Ей хотелось одного: ощутить вновь его нежное прикосновение, увидеть его, почувствовать снова запах его одеколона… запах крема для бритья… хоть что-нибудь… что-нибудь… но он больше никогда не вернется домой.

Саймона больше нет — как и всех остальных.

Глава 45

Когда Саша вернулась домой, она нашла свою мать сидящей в темноте. Когда же она услышала, что случилось, Саша впервые в жизни поступила правильно.

Она позвонила Аксель, и та пришла посидеть с подругой и обсудить план поминальной службы. На следующий день «Графиня Зоя» была закрыта, а двери задрапированы черным крепом. Аксель не отходила от Зои, которая сидела как деревянная и только кивала, пока Аксель заказывала по телефону поминальную службу. Зоя, что было так на нее не похоже, никаких решений принимать не могла.

Накануне, набравшись мужества, она навестила родителей Саймона на Хьюстон-стрит. Его мать вскрикнула и упала в обморок на руки мужа. Зоя тихо удалилась, спотыкаясь на ходу, сжимая руку Саши. Она ничего не видела вокруг от горя и боли; она лишилась человека, которого любила больше всех на свете.

Служба в синагоге была для нее настоящим мучением: молитвы на незнакомом языке, обмороки свекрови. Зою с обеих сторон поддерживали Аксель и Саша, которые затем увезли ее домой; она не переставая плакала.

— Вам надо скорее вернуться на работу, — посоветовала ей Аксель. Она-то знала, как легко могут опуститься руки, что ничего не стоит поддаться горю, ведь это чуть было не произошло с ней самой, когда умер ее собственный муж. У Зои на руках осталось трое детей.

И это была далеко не первая трагедия в ее жизни. Теперь снова предстояло, сделав титаническое усилие, проявить решимость, а слезы продолжали струиться по ее лицу. Она невидящими глазами смотрела на Аксель и думала о том, что жизнь кончилась.

— Сейчас я не могу даже помыслить об этом. Меня совсем не волнует магазин. Меня вообще ничего не волнует. Только Саймон.

— Напрасно. Вы несете ответственность за ваших детей, за себя перед клиентами… и перед Саймоном.

Вы должны продолжать работать ради его памяти, продолжать строить то, что он помог вам начать. Вы не можете все это бросить. Универмаг — его подарок вам, Зоя.

Это была правда, но сейчас универмаг казался таким тривиальным, таким нелепым и бессмысленным без Саймона…

— Вы должны быть сильной. — Аксель достала из бара коньяк, налила рюмку и подала ее красивой рыжеволосой женщине. — Выпейте, вам будет легче. — Аксель говорила резко, с напором, и Зоя улыбнулась сквозь слезы своей подруге, а затем заплакала еще сильнее. — Вы пережили революцию и все, что случилось после этого, не для того, чтобы сдаться сейчас, Зоя Хирш.

Но от словосочетания «Зоя Хирш» она заплакала еще сильнее. Аксель приходила каждый день, пока не уговорила-таки Зою вернуться в магазин. Казалось чудом, что она наконец согласилась вернуться — хотя бы даже на несколько минут. На ней было траурное черное платье и прозрачные черные чулки, но по крайней мере она вернулась в свой кабинет. А через несколько дней минуты превратились в часы. Иногда, правда, она приходила, садилась за свой стол и почти весь день смотрела в пространство и вспоминала Саймона. Она, как робот, ходила на работу каждый день, Саша же вновь отбилась от рук. Зоя понимала, что теряет над ней контроль, но сейчас она ничего не могла с этим поделать. Она жила словно бы по инерции, день за днем, час за часом, пряталась в своей конторе, а затем возвращалась вечером домой и думала о Саймоне. Даже маленький Мэтью разрывал ей сердце — один его вид постоянно напоминал о его отце.

  135  
×
×