Зоя

С появлением американцев Париж ожил: бесконечной чередой шли празднества, званые вечера, спектакли, приемы… И тут Зоя вспомнила, что ее ждет Федор. Ей до смерти хотелось вместе со всеми отправиться на прием, несмотря на все бабушкины страхи.

Она выскользнула из уборной и у двери, ведущей на сцену, увидела Федора, стоявшего там с несчастным видом. Он выглядел необыкновенно нелепо в окружении мужчин в трико и женщин в балетных пачках.

Толпа полуодетых, ярко накрашенных людей явно приводила его в смятение.

— Федор, я должна вместе со всеми поехать на прием… — сказала она, — а тебя взять с собой не могу. Ты поезжай к бабушке, а я вернусь домой сама — как только сумею.

— Нет, барышня, — покачал головой он. — Я обещал Евгении Петровне, что привезу вас домой.

— Но ты же не можешь идти к генералу! — воскликнула Зоя. — Со мной ничего не случится!

— Евгения Петровна будут гневаться.

— Ничего. Я ей сама все объясню.

— Нет, барышня, я уж вас дождусь. — Федор говорил так непреклонно, что Зое захотелось заплакать с досады. Ей совершенно не нужен был провожатый — этакая бородатая дуэнья. Она хотела быть как все: она уже взрослая, ей восемнадцать лет… А вдруг — если ей повезет — с нею заговорит сам Нижинский?.. Или Сергей Павлович захочет продолжить беседу?.. Эти люди интересовали ее больше, чем офицеры-американцы.

Но прежде надо было уговорить Федора не ждать ее, а вернуться домой. В конце концов ей это удалось, и старый слуга согласился оставить ее, хоть и продолжал твердить, что Евгения Петровна «будут очень недовольны».

— Говорю тебе, я ей все сама объясню!

— Ладно, барышня, — вздохнул Федор, поклонился и побрел к выходу.

— С кем это т л, Зоя? — спросила ее какая-то балерина.

— Да так, старый знакомый нашей семьи.

Зоя улыбнулась. Никто в театре не знал, как она живет, никому не было до этого дела, никто не расспрашивал, какими путями пришла она в труппу.

Здесь людей не интересовало ничего, кроме балета…

Федор, стоявший возле нее как на карауле, был нелеп, и она с облегчением вздохнула, когда его массивная фигура скрылась из виду. Теперь можно было со спокойной душой переодеваться для приема.

Артисты в прекрасном настроении, еще немного подогретом шампанским, разместились по автомобилям и, распевая старые русские песни, пересекли мост Александра III. У дома, где остановился Першинг, песни после неоднократных просьб смолкли.

Но генерал — высокий, стройный, в полной парадной форме встречавший гостей в отделанном мрамором вестибюле, — казался человеком приветливым и добродушным. Сердце Зои сжалось — особняк, занимаемый Першингом, напомнил ей дворцы Санкт-Петербурга: мраморный пол, колонны, широкая лестница были словно из той, прежней жизни, которая еще не успела изгладиться из ее памяти.

Гостей проводили в бальную залу с зеркальными стенами и мраморным камином в стиле Людовика XV.

Зоя вновь почувствовала себя совсем юной, когда рассевшийся по местам военный оркестр заиграл медленный вальс. Гостей стали обносить шампанским.

Зоя едва не разрыдалась от нахлынувших чувств и поспешила выйти в примыкавший к залу сад.

Там она молча остановилась возле статуи Родена, жалея, что приехала сюда, как вдруг за спиной у нее в теплом вечернем воздухе мягко прозвучал незнакомый голос:

— Не могу ли я быть вам чем-нибудь полезен, мадемуазель? — Это, несомненно, был американец, хотя говорил он на безукоризненном французском языке.

Обернувшись, Зоя увидела высокого привлекательного мужчину с седеющей головой и блестящими синими глазами. Первое, что мелькнуло у нее в голове:

«Он — добрый». Офицер посмотрел на нее с безмолвным вопросом, когда она покачала головой, а потом спросил, заметив, очевидно, еще не высохшие слезы у нее на глазах:

— Что-нибудь случилось?

Зоя все так же молча покачала головой и поспешно вытерла глаза. На ней было простое белое платье, подаренное в прошлом году императрицей, — едва ли не единственное из тех, что они успели взять с собой.

Оно очень шло ей. Что она могла объяснить этому американцу? Уж лучше бы он ушел, оставив ее наедине с воспоминаниями. Однако офицер неотрывно смотрел ей в глаза и даже не думал уходить.

— Здесь так хорошо… — сумела она выдавить из себя и сейчас же подумала о своей убогой квартирке возле Пале-Рояль, о том, как переменилась ее жизнь, как не соответствует она этому роскошному особняку.