Зоя

— Могу я взять Саву с собой?

— Конечно. — Он подхватил собачку, которая норовила лизнуть его в подбородок, затем взял Зоин чемоданчик, а она выключила свет. Не оглядываясь, она захлопнула дверь и пошла вниз по лестнице за Клейтоном. В новую жизнь.

Глава 28

Чтобы собрать свои вещи, ей потребовалось несколько часов. Она уложила самовар, книги, бабушкино шитье, ее шали, свои платья и их кружевную скатерть, но больше почти ничего не было. Все остальное Зоя раздала — князю Владимиру, нескольким друзьям и священнику собора Александра Невского.

Они попрощались с князем, она пообещала писать.

А через несколько дней она стояла в мэрии рядом с Клейтоном, где их объявили мужем и женой. Это было как во сне: она смотрела на него, а по ее щекам медленно текли слезы. Она потеряла все — а теперь даже собственное имя. У нее был только Клейтон. По дороге в гостиницу Зоя так к нему прижималась, что казалось, будто она боится, что он снова передумает.

Они провели еще два дня в Париже, а затем поехали на поезде в Швейцарию, где решили провести медовый месяц; Зоя призналась Клейтону, что ей очень хочется снова увидеть перед отъездом Пьера Жильяра.

Они ехали до Берна два дня с бесконечными остановками, но, когда она проснулась в последний день путешествия, у нее замерло сердце. Покрытые снегом вершины гор приветствовали ее, и на мгновение Зое показалось, что она снова в России.

Жильяр встретил их на вокзале, и они поехали к нему домой. Жена Жильяра была няней детей Романовых. Она со слезами поцеловала Зою, и весь обед прошел в воспоминаниях. Им было что вспомнить — и горе, и радости объединяли этих людей.

— Когда вы возвращаетесь в Екатеринбург? — тихо спросил Клейтон, когда Зоя с женой Жильяра ушли смотреть фотографии.

— Как только соберемся с силами. Жизнь в Сибири тяжело далась моей жене. Я не хочу, чтобы она снова со мной ехала. Мы договорились встретиться с Гиббсом и посмотреть, сможем ли мы выяснить еще что-нибудь.

— Разве теперь это имеет значение? — Клейтон говорил совершенно откровенно. Ведь все уже было позади, и не имело смысла цепляться за трагическое прошлое. Он часто говорил об этом Зое. Жильяром же владела навязчивая идея. Впрочем, понять его было можно: в течение двадцати лет он был неразлучен с царскими детьми, он вложил в них всю свою жизнь.

— Для меня — да. Я не успокоюсь, пока не узнаю все, пока не найду тех, кто выжил.

Клейтону эта мысль показалась неожиданной.

— Разве это возможно?

— Я в это не верю. Но я должен удостовериться, иначе я никогда не успокоюсь.

— Вы их очень любили.

— Мы все их любили. Это была удивительная семья; даже некоторые охранники в Сибири смягчались, когда узнавали их поближе. Приходилось постоянно менять охрану, чтобы поддерживать строгие порядки. Это постоянно срывало планы большевиков. Николай был добр ко всем, даже к тем, кто разрушил его империю. Не думаю, что он простил себя за то, что отрекся от престола в их пользу. Он постоянно читал книги по истории и говорил мне, что когда-нибудь мир скажет о нем, что он не исполнил своего долга… отступился… Эта мысль наверняка мучила государя…

Это была попытка проникнуть в душу человека. Попытка заглянуть в то особое время, которое никогда ни для кого из них не вернется. Величие русской истории затмевало даже то, что Клейтон мог предложить Зое в Нью-Йорке. Но он знал, что она там будет счастлива. Она больше никогда не будет мерзнуть и голодать. Это по крайней мере он мог ей обещать. Он уже подумывал о покупке нового дома. Его собственный кирпичный дом в конце Пятой авеню вдруг показался ему слишком маленьким.

Молодожены провели в Берне три дня, а затем Клейтон повез Зою в Женеву и Лозанну.

Они вернулись во Францию в конце февраля и взяли билеты на пароход «Париж» до Нью-Йорка. Из четырех высоких труб в безоблачное небо подымался черный дым. Это был великолепный корабль — гордость французского флота, корабль, простоявший на приколе все три года, что шла война.

Почти всю дорогу Зоя напоминала восторженного ребенка. Она немного поправилась, и глаза ее снова ожили. Несколько раз они ужинали за капитанским столиком и танцевали до поздней ночи. Она даже чувствовала себя виноватой из-за того, что так веселится; она потеряла много близких людей, но теперь Клейтон не позволял ей об этом думать. Он хотел, чтобы она смотрела только вперед, где их ждала новая, совместная жизнь. Он говорил о доме, который они построят, о людях, с которыми ей предстояло встретиться, о детях, которые у них будут. Впереди у нее была целая жизнь. Ей было двадцать лет, и жизнь для нее еще только начиналась.