Ранчо

– Почему бы им не позвонить тем, кому я плачу за то, чтобы они занимались паблик релейшнз? – Раздражение увеличивалось с каждым мгновением. – Нечего звонить мне напрямую! Вам следовало их предупредить.

– Я хотела, но они и слушать меня не пожелали. Вы же знаете, Таня, как это бывает: стоит людям заполучить ваш номер, как у всех появляется охота побеседовать с вами лично.

– Как у меня. – Это Тони. Он вернулся из гольф-клуба и стоял у дверей кабинета с несчастным видом. – Можно с тобой поговорить?

– Конечно. – Ей сделалось не по себе. Через полчаса ее ждали в студии, но она не хотела отказывать ему. Видно, у него к ней весьма срочное дело.

Джин вышла. Таня подождала, пока муж сядет. Он определенно задумал сообщить ей что-то важное, только она не была уверена, что готова к этому.

– Что-то случилось? – спросила она тревожным шепотом.

– В общем-то нет. – Он вздохнул, отвернулся и стал смотреть в окно. – Все как обычно. Главное, мне не хочется, чтобы ты меня неверно поняла. – Он опять взглянул на нее, и она увидела, как он разгневан, каким обманутым себя чувствует.

Дело не столько в ней или в глупой болтовне телохранителя, сколько в том, что сама их жизнь невозможна без таких передряг, от которых некуда скрыться. Да, знаменитости не имеют права ни на частную жизнь, ни даже на элементарную порядочность по отношению к ним – ведь каждая высосанная из пальца история, каждая выдумка о ней под защитой закона.

– Меня не рассердила сегодняшняя газетная статейка, – солгал он, видимо, скорее самому себе, чем ей. Ему нравилось думать, что он к ней справедлив, даже когда этого не было и близко. – Она ничуть не хуже всего того, что уже успели про нас насочинять. Я очень тебя уважаю, Тан, и просто не представляю, как ты проглатываешь все эти гадости. – Оба знали, что гадостей про них понаписали огромное множество. На прошлое Рождество им пришлось приставить телохранителей ко всем троим детям, поскольку поступила весьма серьезная угроза, касавшаяся всей семьи, особенно самой Тани. У бывшей жены Тони в связи с этим случился нервный припадок. – Тобой нельзя не восхищаться.

Ей стало не по себе от того, с каким видом он все это произнес. В его глазах читалось что-то недоброе. Что ж, весь последний год она чувствовала, что рано или поздно это случится. Он смертельно устал, но по крайней мере еще мог отойти в сторону. Разница между ними заключалась в том, что ей некуда отходить. Даже если бы она решила сегодня же закончить свою карьеру, ее еще долго, очень долго, может быть, до самой смерти не оставили бы в покое. Она хорошо это понимала.

– Что ты хочешь мне сказать? – Она прилагала усилия, чтобы ее голос не звучал цинично, но это плохо получалось, как всегда. С ней такое часто происходило – с разными людьми по-разному. Она твердила себе, что готова ко всему, но в глубине души знала, что это иллюзия. На самом деле всегда хочется надеяться, что теперь-то все сложится иначе, что близкий человек проявит силу духа, сумеет войти в твое положение и оказать помощь. Вот чего ей всегда больше всего хотелось – даже больше, чем детей: настоящей прочной связи с мужчиной, который не струсит и не отойдет в сторону в критический момент. Это должно рано или поздно наступить, она предупреждала Тони с самого начала. Надо отдать ему должное – он крепился почти три года и только в самое последнее время стал раздражительным. Честно говоря, слишком раздражительным. – Намекаешь, что я для тебя слишком хороша, что я заслуживаю большего, чем способен предложить ты? Ну, произноси свою речь, чтобы у меня кружилась от гордости голова, пока ты будешь выбегать в дверь. – Она смотрела ему в глаза и отчетливо выговаривала каждое слово. Наступила развязка, и прятать голову в песок не имеет смысла.

– Что ты несешь? Я еще никогда так не поступал. – Он выглядел обиженным, и ей стало совестно. Возможно, она поспешила с обвинениями.

– Не поступал, но все чаще подумываешь, что стоило бы, – тихо возразила Таня.

Он долго смотрел на нее не подтверждая, но и не отрицая «предположение.

– Я сам не знаю, какие тебе говорить слова. Скажем так: я устал. Ты живешь трудной жизнью – более трудной, чем кто-либо, не ощутивший этого на себе, способен понять.

– Я предупреждала, – сказала она, чувствуя себя альпинисткой, покорительницей Эвереста, которую на самом решающе» .этапе восхождения перестал страховать напарник, – Я тебе говорила, чем это грозит. Здешняя жизнь не сахар. Тони. В ней много чудесного, я люблю свое дело, но асе остальное сводит меня с ума. Я прекрасно вижу, чего это стоит тебе, детям, всем нам... И знаю, какой это ужас. Хуже всего то, что я ничего не могу с этим поделать.