Ранчо

Конечно, она говорит гадости, но даже гадость может быть правдой. Прозрение пришло к нему слишком поздно. Он долго, нестерпимо долго молчал.

– Теперь вы тоже знаменитость, мистер Голдмэн. Нравится?

– Собственно, мне нечего тебе сказать, Тан.

– Это точно. Мог бы на худой конец действовать с оглядкой или присмотреть бабенку, которая не выдала бы тебя и меня со всеми потрохами.

– Не хочу играть с тобой в игрушки, Таня, – проговорил он смущенно и одновременно сердито. – Завтра же переезжаю.

Он снова надолго умолк. Она же молча кивала, борясь со слезами.

– Так я и думала, – хрипло отозвалась Таня.

– Не могу больше так жить! Кто это вытерпит – служить постоянной мишенью для чертовых журналистов?

– Я тоже не в восторге, – грустно молвила она. – Разница только в том, что у тебя есть выбор, а у меня – нет.

– Сочувствую. – Его тон был неискренним, в нем вдруг появились злобные нотки.

Что ж, поймали со спущенными штанами – чему тут радоваться? Тони не устраивает роль второй скрипки, ему не нравится, когда его продают и выставляют на посмешище. Словом, ждет не дождется, когда наконец уйдет из ее дома и из ее жизни, выскользнет из лучей рампы, в которых оказался, женившись на ней. Сначала ему нравилась известность, но потом лучи стали чересчур жгучими, а это, как выяснилось, невозможно долго выносить.

– Прости, Тан... Не хотел говорить все это по телефону. Я собирался побеседовать а тобой завтра, дома. – Она кивнула, заливаясь слезами. – Ты меня слушаешь?

– Слушаю.

Ей казалось, что она вот-вот распадется на кусочки. Удар слишком жесток, перспектива одиночества невыносима. Таня столько всего перенесла, ее нещадно эксплуатировали, подвергали такому бесчеловечному обращению! Менеджер, за которого она сдуру выскочила замуж, обчистил ее до нитки... А Тони не выдержал и трех лет, сломался и стал таскаться в Палм-Бич развлекаться со статистками! Неужели он воображал, что газеты закроют на это глаза? Надо же оказаться настолько беспечным болваном!

– Мне очень жаль!.. – пролепетал он, но она уже ничего от него и не ждала.

– Знаю. Ничего, вот вернусь, тогда и поговорим. – Ей не терпелось от него отделаться: слишком больно он ранил ее. Вдруг она кое-что припомнила: – А как же Вайоминг?

– Возьми с собой детей. Им это пойдет на пользу, – сказал он с облегчением. Ему не терпелось поскорее сорваться с крючка, хотелось быстрее отплыть в Европу, прихватив с собой ту самую статисточку.

– Спасибо. Да, Тони... Мне тоже жаль. – Чтобы не разразиться рыданиями, она поспешила повесить трубку.

Когда телефон зазвонил снова, Таня еще пребывала в слезах и не хотела отвечать, уверенная, что это опять Тони – заботливый муж, беспокоящийся о настроении обманутой жены. Но она ошиблась: звонила Мэри Стюарт.

Подруга сразу поняла, что Таня чем-то сильно расстроена. Всхлипывая, та объяснила, что ее только что бросил Тони. Она поведала об обеих статейках и об измене Тони в Палм-Спрингсе. Рассказ был путаным, и понять что-либо было очень трудно, но Мэри Стюарт разобралась и настояла на встрече. До приема оставалось еще много времени, если они вообще на него пойдут. Тане теперь хотелось одного – домой, но самолет должны прислать за ней только на следующее утро.

– Немедленно приезжай! Выпьешь чашечку чаю или стакан воды, умоешься. Перестань! Смотри, не приедешь – нагряну сама. – У Тани на душе скребли кошки, но ее тронула настойчивость подруги.

– Со мной все в порядке.

Поверить в это было трудно: через секунду она разрыдалась пуще прежнего.

– Хорош порядок! Ах ты, лгунья! – И тут Мэри Стюарт прибегла к самой страшной и действенной угрозе: – Если не приедешь, я обзвоню все газеты.

Таня прыснула.

– Ну надо же! – Смех ее звучал сквозь слезы. – Целый год тебя не видела, а стоило повстречаться, пожалуйста, через два дня – развод.

– Вот и хорошо, что я рядом: кто же еще тебя утешит? Поторопись, пока я не начала звонить в «Энквайер», «Глоб», «Стар» и вообще повсюду. Может, мне самой за тобой приехать? – мягко спросила она.

Таня высморкалась.

– Не надо, сама доберусь. Буду через пять минут.

Через пять минут она предстала пред очи Мэри Стюарт всклокоченная, с красным носом и зареванными глазами. Но даже это не могло затмить ее красоту, о чем подруга поспешила ее уведомить, обнимая и успокаивая, как обиженное дитя. У Мэри Стюарт богатая практика на этот счет: она была хорошей матерью Тодду и Алисе и за двадцать два года поднаторела в утешении. Но Тодда она утешала недостаточно, иначе все сложилось бы по-другому...