Ранчо

Забавнее всего то, что он попал в точку: она действительно осталась обыкновенной женщиной. Такой она была еще с Бобби Джо, но Голливуд все поломал. Именно это она безуспешно пыталась доказать Тони. Но тому требовалась кинозвезда, только чтобы не досаждала ему своими неизбежными проблемами. Ему хотелось того, чего она никак не могла ему дать, как ни старалась.

– Да, обыкновенная, но мир, в котором я живу, не слишком позволяет мне такой оставаться. Честно говоря, жизнь меня не больно баловала, а теперь и подавно не приходится рассчитывать. Жаль, но ничего не поделаешь. Пресса никогда мне не позволит вести нормальную жизнь. Люди, с которыми я имею дело, тоже. Они требуют, чтобы я соответствовала их представлениям, а стоит подпустить их близко – норовят укусить. – Здесь, среди умопомрачительного пейзажа, даже разговор на эту тему казался безумием.

– Ужас!.. – посочувствовал он, с интересом глядя на нее и удивляясь, до чего она ему нравится.

Гордон этого не хотел, но что поделать, если она оказалась совсем не такой, как все? Он сделал все возможное, чтобы его не приставили к ней, а теперь радовался, что Лиз его не послушала. Ее общество оказалось даже приятным.

– Да, ужас, – тихо согласилась она. – Иногда я даже боюсь, что не выдержу и умру. Может, это рано или поздно случится: какой-нибудь обезумевший поклонник возьмет и пристрелит меня. – Это было произнесено с такой грустью, что он недовольно покачал головой.

– Как вы можете так жить? Сколько бы вам за это ни платили, оно того не стоит.

Их лошади перешли на бег.

– Меня удерживают не деньги. То есть не только они. Все-таки пение – дело всей моей жизни. Тут не попятишься, не спрячешься. Хочешь этим заниматься – изволь терпеть все остальное.

– Так не должно быть.

– И все же это так. – Любить такую жизнь невозможно, но она знала, что не в силах ее изменить. – Все козыри на руках у других.

– Все равно должен существовать способ что-то изменить, добиться достойной жизни. У других кинозвезд получается: они покупают ранчо, едут туда, где их не донимают. Вот и вам надо бы так же, мисс Таня.

Он говорил это не ради красного словца, а от души. Она улыбнулась. Лошади опять перешли на шаг. Гордон не скрывал восхищения: она была прекрасной наездницей.

– Не надо никаких мисс, – попросила она. – Просто Таня. – Они были уже почти друзьями и откровенно обсуждали ее жизнь.

То же самое произошло у Мэри Стюарт с Хартли. В этом краю быстро развязывался язык, появлялось желание делиться самым сокровенным: надеждами, мечтами, разочарованиями. Наверное, чудо объяснялось влиянием гор: это они наводили на подобные мысли, на близкие душевные отношения между людьми.

Хартли тоже серьезно разговаривал с Мэри Стюарт: он просил прощения, если вечером обидел ее, переступил черту. Вернувшись к себе, он испугался, что мог ранить ее излишней настойчивостью. Ведь они едва знакомы; впрочем, ему кажется, они уже очень близки. Она чувствовала то же самое; он не ранил ее, а успокоил. Ее целый год никто не обнимал, и она изголодалась по объятиям. Она не сказала ему этого напрямую, но дала ясно понять, что его поведение ничуть ее не оскорбило, наоборот. Для него это стало огромным облегчением. Когда их лошади остановились, чтобы утолить жажду из ручья, он заметил на ее губах улыбку. То, что они повстречались, причем именно здесь, – настоящее чудо. Им обоим так и казалось.

– Я с самого утра только о том и думал, когда мы увидимся, – сказал он с радостной улыбкой. – Я уже много лет не испытывал ничего подобного. Работать и то не тянет. Поверьте, со мной это бывает редко.

Он ни дня не проводил без строчки, где бы ни очутился, как бы себя ни чувствовал, в какие бы условия ни попал. Всего раз он сделал перерыв – когда умирала Маргарет. Тогда он не мог писать.

– Как хорошо я понимаю ваши чувства! Странно, но именно тогда, когда вам кажется, будто жизнь кончена, она начинается снова. Жизнь всегда нас обманывает, правда? Стоит только подумать, что человек всего достиг, как он тут же все теряет. Когда же думает, что все потеряно, жизнь преподносит что-то бесконечно ценное. – Говоря так, Мэри Стюарт любовалась горами.

– Боюсь, Господь наделен тонким чувством юмора, – Хартли тронул конские бока каблуками. – Чем вам больше всего нравится заниматься в Нью-Йорке?

Ему по-прежнему хотелось узнать о ней как можно больше, добиться возможности разделить ее интересы. Его окрылила весть, что, проведя в Лос-Анджелесе у Тани неделю, она возвратится в Нью-Йорк. После отъезда с ранчо он собирался наведаться по делам в Сиэтл, потом в Бостон и вернуться в Нью-Йорк примерно тогда же, когда и она. – Вы любите театр?