Синдикат

Вчера она остановила меня в коридоре и, глядя в пол, отчеканила: – “При том, что деятельность вашего департамента – никчемная чепуха и разбазаривание средств, я вижу, что вы единственная сопротивляетесь этому спруту Клещатику. Вы отказались проводить свои тусовки в “Пантелеево”, это правда?” И не слушая меня, дальше: – “И молодцом. Я хочу, чтоб вы знали – “Пантелеево” принадлежит ему, ему лично, через этот сарай, через подставных лиц прокачиваются наши миллионы...” “Откуда вы знаете?” – потрясенно спросила я. Она усмехнулась, сказала – “а я не вчера родилась. И в той организации, где я до вас работала, там умели раскапывать...” – и отмаршировала прочь.

Я действительно не езжу в “Пантелеево” и, похоже, Ной Рувимыч с этим смирился. Для наших тусовок шустрый Костян, прочесав Подмосковье, нашел чудный санаторий “Лесные дали” на берегу Истринского водохранилища... В первый раз я ожидала скандала, вроде того, о каком мне рассказывали мои ребята... Однако художники, писатели, кинематографисты и барды, собранные в этом дивном месте, благополучно расселились по номерам и два дня взахлеб общались, не выходя из конференц-зала, хотя погода стояла прекрасная и я побаивалась, что эти, известные и уважаемые, люди просто разбредутся гулять по лесу. Однако они вцепились друг в друга, смотрели фильмы, спорили до ночи, и никак не могли расстаться. Мы с Костяном записали все выступления, я отредактировала, и вскоре уже Сережа Лохман издал нам великолепный сборник статей о литературе и искусстве, с обширной и страстной дискуссией страниц на сорок в конце, – который мгновенно стал библиографической редкостью...

...Так вот, перекличка, посвященная грядущему Празднику Страны. На ней произошел еще один, на первый взгляд, пустяковый эпизод.

Изя Коваль, продолжающий носиться с идеей круиза по Волге, опять влез со своей темой: Казань, Саратов, Самара, Новгород... Плавучий лекторий, водичка за бортом, заливка ментальности прямо в уши... А Клавдий сказал: добавь к проекту график температуры воды, чтоб бабы могли захватить бикини. Потом задумался и проговорил – отличная идея: людям некуда будет деться...

И вдруг Клещатик порозовел, встрепенулся, пергаментные его щечки налились живым соком, затрепетали... Я посмотрела на него и поняла, что грядет Новая Идея, которая, как баржа, потащит за собой какой-нибудь грандиозный Проект – (Клещатик был гением выращивания Проектов Глобальных, Международных, Межконфессиональных... – тут же сам становился генеральным подрядчиком по их исполнению), – и главы департаментов должны распахнуть кошельки своих бюджетов... Да и Центральный Синдикат, как яловая корова, должен был приготовиться: уже бык Норувим увидел цель, уже рыл копытами землю, помахивал хвостом, уже глаз его налился кровью страсти, уже примеривался он влезть на свою любимую буренку по кличке Синдикат... Однако интересно – что можно выудить, что вырастить из невинной прогулки по Волге...

Кстати, после переклички произошел еще один забавный эпизод: в коридоре меня нагнал Клещатик с какой-то папкой в руках и попросил уединиться в моем кабинете “на минутку”. Я любезно пригласила, велела Маше принести чаю... Ной Рувимыч был непривычно стеснителен, даже робок, присел на краешек дивана, держа папку ребром на колене... Я заподозрила самое страшное... и оказалась права: так и есть, он пишет... Он написал пьесу и хотел бы, чтобы я, как профессионал... одним глазком... и так далее...

– Ной Рувимыч, – удивилась я, – у вас такие связи... Если я правильно поняла, любой театр с удовольствием возьмет вашу пьесу к постановке при определенных условиях.

– ...возьмет, возьмет... – покивал он мешочками щек...

– ...и актеры известные будут в ролях...

– ...будут, будут... – сказал он, – уж не сомневайтесь...

– Так чего ж вы хотите от меня?

Он помялся... переложил папку на второе колено, отхлебнул чаю, принесенного Машей, и проговорил твердо:

– Мнения!

...Когда он вышел из кабинета, я раскрыла папку и застонала: его пьеса называется “Высокая нота моей любви”...