102  

Дом Синкавы в Таканаве был окружен высокой стеной, но Исао обнаружил, что с задней стороны в одном месте большая сосна, которая росла во дворе, изогнутым стволом пробила ограду и выступает над дорогой. Здесь, пожалуй, будет удобно взобраться на дерево и проникнуть во двор. Конечно, чтобы избежать всяких неожиданностей, ствол обвили колючей проволокой, но не так уж страшно получить несколько царапин.

Супруги Синкава, которые на выходные часто отправлялись куда-то путешествовать, вечером в пятницу, скорее всего, ночуют дома. Помешанные на всем европейском, они, скорее всего, спят на двуспальной кровати, во всяком случае спальня у них в типично английском стиле. В таком большом доме наверняка полно помещений для гостей, но хозяева, естественно, занимают удобные комнаты, выходящие на юг. Море относительно резиденции находится на востоке, поэтому наиболее подходящие для жилья комнаты, из окон которых открывается красивый вид на море, скорее всего, расположены на юго-восточной стороне. Добыть план расположения комнат в резиденции барона Синкавы было по-настоящему сложно. Исао в литературном журнале «Бунгэйэсюндзю» за прошлый месяц в колонке эссе случайно попалось на глаза сочинение Синкавы, которым он, видно, очень гордился. Прежде Синкава верил в свой литературный дар, но этот текст пестрел выражениями, из которых было понятно, что главную роль во всем играет жена. Опус был претенциозен, и в том, что барон писал про жену, и в том, как описывал домочадцев, явно сквозили колкие замечания, критика японского образа жизни. Эссэ было названо «Ночной Гиббон» и стоит того, чтобы процитировать из него отрывок:

«Чтобы там ни говорили, а Гиббон[61] — известный автор. Понятно, что людям с отсутствием таланта, с поверхностными знаниями, например таким, как я, недоступны его потрясающие истины, но очевидно, что в переводе пропала та торжественность тона, которая звучит в его „Истории упадка и крушения Римской империи”. Перевод не достигает уровня полного, без сокращений, семитомного издания 1909 года, изобилующего иллюстрациями и вышедшего под редакцией профессора Бюри. Я читаю Гиббона при свете лампы у изголовья кровати и никак не могу отложить в сторону; сонное дыхание жены, шелест переворачиваемых страниц, тиканье антикварных часов из Парижа — единственное, что нарушает глубокой ночью молчание, заполнившее спальню. И слабый свет, освещающий страницы Гиббона, становится светом разума, который сохранится в моем доме до самого конца».

Исао подумал, что под покровом ночи можно проникнуть во двор и сосредоточить внимание на окнах второго этажа в юго-восточном углу здания, и если откуда-то сквозь шторы будет пробиваться свет, который погаснет последним, значит, это лампа у изголовья кровати барона. Нужно ночью пробраться во двор резиденции и спрятаться там, дожидаясь, пока погаснет последняя из оставшихся ламп. В подобном месте, конечно, есть ночной сторож, который обходит владение. Но вполне можно спрятаться где-нибудь в тени деревьев.

Однако у Исао возникли сомнения. Подозрительно, что барон помещает в журнале текст, в котором прямо оповещает обо всех своих уязвимых с точки зрения безопасности местах. Может быть, это эссе само по себе ловушка?

29

По мере того как приближался конец ноября, Исао все больше одолевало желание сообщить Макико Кито о том, что они расстаются навсегда. Он совсем перестал с ней видеться. С одной стороны, он был очень занят: обстановка постоянно менялась, и у него не было ни свободного времени, ни душевных сил, с другой — он боялся, что, расставаясь с ней навсегда, прощаясь перед смертью, он преодолеет свою застенчивость и в крайнем напряжении сил даст волю чувствам.

Его больше прельщала мысль умереть без встречи, но это значило бы не выполнить своего долга. Более того, он осознавал, что все его товарищи отправляются на смерть с частичкой божественной лилии на теле, цветами, которые дала им Макико. Она была жрицей, богиней их священной войны, войны Белой лилии. Исао был просто обязан от имени всех нанести прощальный визит. Эти мысли придали ему храбрости.

Он содрогался при мысли о том, что, придя без предупреждения, может не застать Макико дома. Идти во второй раз прощаться — он не мог даже думать об этом. Ночью, в прихожей — дальше он не пойдет — перед Исао в последний раз должно явиться ее прекрасное лицо. Днем, отступив от своих привычек, чувствуя, что одно это уже угрожает его спокойствию, Исао набрал номер, желая убедиться, дома Макико или нет. Случайно в этот день доставили устриц, и он решился пойти якобы для того, чтобы отнести подарок.

  102  
Предыдущая страница Следующая страница
×
×