НЕСУЩИЕ КОНИ

Дома, надо сказать, жена ему ничего не говорила. Риэ была из тех женщин, что ни за что не станут лезть мужу в душу. Она не могла не заметить, что муж переменился, не могла не видеть, что его что-то гложет. Но она ничего не говорила.

Хонда не собирался ничего открывать жене вовсе не потому, что боялся насмешек или презрения с ее стороны. Он молчал в силу какой-то стыдливости, именно это чувство определяло особенности их совместной жизни. Определенно, оно было самой прекрасной частью их супружества, спокойного, в чем-то старозаветного. Хонда почти машинально отмечал, что за его новым открытием и изменениями стоит нечто, несовместимое с привычными отношениями. Поэтому супруги и обходили молчанием, не старались выяснить тайну.

Наверное, Риэ подозревала, что мужа обременяет служба. И ее маленькие заботы, когда он прерывал свои дела на еду, теперь не могли, как прежде, дать ему расслабиться. Не выказывая недовольства, не делая озабоченного лица и не ставя себе это в заслугу, Риэ, даже когда ее беспокоили почки — это проявлялось в каком-то младенческом, как у дворцовой куклы, выражении лица, всегда старалась выглядеть обычно. Улыбка была исполнена доброты, но в ней не было ожидания. Такой женщиной сделал ее наполовину отец, наполовину Хонда. Во всяком случае, Хонда не причинял жене мук ревности.

Хотя о деле Исао так много писали газеты, муж не обмолвился об этом ни словом, Риэ тоже молчала. Но как-то за едой, когда молчание было бы уж совсем неестественным, Риэ без всяких эмоций заметила:

— Какое несчастье у господина Иинумы с сыном. Когда они были у нас, он показался мне таким спокойным, серьезным.

— Да. Однако спокойствие, серьезность вовсе не помеха для такого рода преступлений, возразил Хонда, но Риэ ощутила в том, как он это сказал, мягкость и результаты долгих раздумий.

Хонда был в тревоге. Самым тяжелым в его юности было то, что, несмотря на все его попытки, он так и не смог спасти Киёаки, теперь же он был просто обязан это сделать. Сострадание людей — это надежда. Участники дела необычайно молоды, поэтому люди не только не станут их ненавидеть, скорее всего, вокруг них возникнет атмосфера сострадания.

Хонда укрепился в своем решении утром, после того, как ночью видел сон с Киёаки.

* * *

Иинума, встретивший Хонду на Токийском вокзале, был в плащ-накидке с бобровым воротником, его усики дрожали на холодном декабрьском воздухе, усталость от долгого стояния на платформе чувствовалась и в голосе, и во влажных покрасневших глазах. Чуть не выкрутив сошедшему с поезда Хонде руку, он скомандовал, чтобы ученик из его школы взял у Хонды чемодан, а сам назойливо изливался в благодарностях:

— Как я вам благодарен! Я чувствую, что с вами мы обретем множество союзников. Какая удача для сына! Но вы-то, господин Хонда, как же вы решились а такое.

Отослав с учеником в дом чемодан матери, Хонда отправился по настойчивому приглашению Иинумы на Гиндзу^[62] ужинать. Улицы, украшенные к Рождеству, сияли. Хонда слышал, что население Токио достигло пяти миллионов трехсот тысяч человек, но, увидев это скопление народа, подумал, что и депрессия, и голод отсюда кажутся пожаром где-то далеко на краю света.

— Прочитав ваше письмо, жена просто расплакалась от радости. Мы положили его на домашний алтарь, утром и вечером молимся на него. И все-таки разве должность судьи не пожизненная? Как же вы ушли с нее?

— Что делать, заболел. Меня удерживали, но я представил медицинское заключение.

— А что же у вас за болезнь?

— Истощение нервной системы.

— Да что вы!

Иинума больше ничего не сказал, но искренняя тревога, мелькнувшая в его глазах, расположила Хонду к нему. Хонда по опыту знал, что как бы он ни пытался скрыть свои чувства, у него бывали моменты, когда он испытывал определенное расположение к подсудимому, и адвокаты обычно пытаются предположить, какие чувства вызовет их клиент. Это должны быть чувства, играющие на публику. Расположение, которое на мгновение возникает в душе судьи, проблема этическая, но адвокат должен уметь воспользоваться им в полной мере.

— Я уволился по собственному желанию, поэтому по положению по-прежнему судья и считаюсь судьей в отставке. Завтра зарегистрируюсь в коллегии адвокатов и сразу начну работать как адвокат. Я сам выбрал эту должность, потому собираюсь трудиться изо всех сил. Ведь, уйдя с поста моего ранга, я как адвокат неизвестен. Ничего не поделаешь, я ушел по собственному желанию. Суд ограничивается защитой по личному выбору подсудимого. Так, относительно вознаграждения, как я писал в письме…

---

62 Гиндза — центральная улица Токио.