НЕСУЩИЕ КОНИ

— Как и члены «Союза возмездия», немедленно сделаю харакири.

— Вот как? — выражение лица принца, который сейчас был командиром полка, говорило о том, что он привык к подобным ответам.

— Ну, а если, если император одобрит твои намерения и действия?

Ответ Исао прозвучал мгновенно:

— В таком случае тоже немедленно покончу с собой.

— О-о-о, — в глазах принца впервые появился блеск живого интереса. — Почему? Объясни.

— Попробую. Для меня быть преданным — это как если бы специально для его величества слепить своими руками из обжигающего до ран риса колобок. Если император не голоден и вернет еду холодно или швырнет мне ее в лицо со словами: «Можно ли есть такую гадость», то мне останется только удалиться с прилипшими к лицу рисинками и сделать харакири. Если же император голоден и с удовольствием съест колобок, я должен буду немедленно удалиться и с благоговением покончить с собой. Я виноват в том, что своими недостойными руками слепил колобок и преподнес его как божественную пищу, и моя вина неминуемо карается смертью. Так что же, ничего не делать, оставить рис под рукой? Рис скоро испортится. В этом, наверное, тоже присутствует преданность, но я называю ее трусливой. Мужественная преданность заключается в том, чтобы, презрев смерть, поднести императору эту со всей душой приготовленную еду.

— Несмотря на сознание вины?

— Да. Военные, и прежде всего вы, ваше высочество, — счастливые люди. Потому что имеете счастье отдать свою жизнь по приказу его величества. Однако простые люди должны всегда осознавать, что их не определенная приказом преданность может обернуться проступком или преступлением.

— Разве «Блюди закон» — не приказ его императорского величества? Ведь суд у нас императорский.

— То, что я называю преступлением, не есть преступление против закона. Жить в мире, осененном великой мудростью, и ничего не делать — вот главное преступление. Чтобы искупить его, следует совершить даже кощунство — приготовить из горячего риса колобок и поднести его императору, выразив свою преданность действием. И немедленно сделать харакири. Смерть все смоет, но пока живешь, на всяком пути можешь совершить преступление.

— Это очень сложно, — принц, тронутый искренностью Исао, сказал это с улыбкой, пытаясь как-то остановить поток красноречия юноши. Улучив момент, лейтенант сдержал Исао:

— Довольно. Уже все понятно.

Исао был очень взволнован этим разговором. Он отвечал со всей прямотой члену императорской семьи, это создавало ощущение, будто он излагает все свои сокровенные мысли фантастически слепящему свету, разливающемуся за спиной принца. Исао мог сразу ответить на вопрос, потому что эти идеи он давно вынашивал, закалил в собственном сердце.

Одна мысль о том, что он ничего не делает, сидит сложа руки, приводила Исао в содрогание, словно он видел себя, пораженного проказой. Следовательно, было легко вообразить такое состояние преступлением, роковым, столь же неизбежным, как воздух, которым дышишь, или как земля, на которой живешь. Для того чтобы в этой среде самому оставаться чистым, необходимо воспользоваться другой формой преступления, во всяком случае черпать душевные силы в настоящем преступлении. Тогда наконец соединятся на крутом обрыве, где гуляет меж соснами ветер, в свете восходящего солнца, преступление и смерть, харакири и слава. Исао не стремился в пехотную или морскую офицерские школы, потому что там воспитывается уже известная форма и преступление-бездействие исключается. Порой Исао, может статься, влекло к самому преступлению, как средству достичь славы. Он не считал себя чистым, непорочным в том смысле, как это толковал учитель и духовный отец «Союза возмездия» Оэн Хаяси, утверждая, что все люди — дети бога. Исао постоянно, нетерпеливо стремился хотя бы чуть-чуть коснуться этой чистоты, иногда он, вскарабкавшись на шаткую подставку, с трудом дотягивался до нее кончиками пальцев, но чувствовал, что подставка вот-вот рухнет. Он осознавал, что определить божественную волю так, как учил наставник Оэн, в его время невозможно. Гадание, которым он стремится определить божью волю, содержит элементы этой непрочной, опасной подставки. То, что она опасна, — и есть преступление. И больше всего преступно то, что гадания нельзя избежать.

— И в самом деле есть такая молодежь? — сдерживая чувства, спросил принц у лейтенанта. Исао подумал: «Меня можно наблюдать как одного из них». И словно почувствовал резкий толчок — ему захотелось стать в глазах принца классическим образцом. Для этого следовало умереть.