– Вот и умница.
– Никто ставок не делал, – сказал Гэсхаус. – Да и не было там никого. Из уважения к Эду. – Гэсхаус наклонился к столу и покачал перед Дианой указательным пальцем. – Из уважения. Отменили стрельбу из уважения к человеку.
Пару секунд они серьезно смотрели друг на друга, а потом Диана расхохоталась. Она подошла к холодильнику и достала пиво для себя и Гэсхауса. А Тэннеру налила стакан сока.
– Ну, и насколько же ты паршивый стрелок, а? – спросила она.
– Я хороший стрелок. Мы-то постреляли все-таки.
– Где?
– Виллис Листер дал нам трех пташек.
– Четырех, – уточнил Тэннер.
– Ладно, – Гэсхаус пожал плечами, – мы стреляли по четырем птицам.
– По трем, – уточнил Тэннер. – Одна была совсем больная.
– Так ты стрелял просто так, для забавы? – спросила Диана.
– Чтобы твой сын увидел, чем занимается его отец.
– Одна птица умерла, – сообщил Тэннер.
Гэсхаус обернул крышку пивной бутылки краем рубашки и, отвернув крышку, сунул ее в карман.
– Диана? Ты хоть раз говорила Тэннеру, что Виллис Листер – твой двоюродный брат?
– Нет, – ответила она. – Когда я была маленькая, моя мать, бывало, говорила: «Не разрешай своему кузену Виллису целовать тебя. Если он только пальцем к тебе притронется, сразу мне скажи».
– Неправда это.
– Миленький, – усмехнулась Диана. – Тебя там не было.
– Мог быть.
– Не желаю говорить про Виллиса Листера.
– Тэннер? – проговорил Гэсхаус. – Я тебе не говорил, что твоя мама была первой девушкой, которую я поцеловал?
– Нет, – сказала Диана. – И больше ему об этом не говори.
– Ха! – хохотнул Гэсхаус и с такой силой хлопнул ладонью по столу, что у Тэннера чуть сок не выплеснулся из стакана.
– А сейчас у тебя подружка есть? – спросила Диана. – Бедняжка какая-нибудь?
– Да, есть.
– Блондинка?
– Шатенка.
– Шатенка?
– Угу. Каштановые волосы.
– Глаза голубые?
– Карие.
– Вот как. Вообще-то это не в твоем вкусе, Гэсхаус.
– И кожа коричневая.
– Это как?
– Она почти вся коричневая.
– Надо же! – Диана отхлебнула порядочно пива. – Звучит красиво.
Они оба рассмеялись.
– Она классная, – сказал Гэсхаус. – Не ты, конечно, но классная.
– Да я теперь уже не я. Уже нет. Слишком старая.
– Неправда. Вот уж вранье, черт побери. Всегда так приятно посидеть с тобой, Диана. С тобой всегда было приятно посидеть.
– Гм… – хмыкнула Диана. – Ты денег-то скопил хоть сколько-нибудь?
– Пять тысяч долларов у меня в банке лежит.
– Прямо сейчас?
– Ну да.
– Ты же Эду был примерно столько должен прошлой зимой.
– Точно.
– Даже не знаю. Мне так кажется, если кто-то должен кому-то пять тысяч долларов, а в следующую минуту эти пять тысяч у него появляются, это не значит, что этот человек их скопил. Он их просто не успел потратить.
– Может, и так, – кивнул Гэсхаус.
– Ты смотри, не истрать все эти денежки на ту девчонку.
– Перестань, Диана.
– Уж я тебя знаю.
– Надеюсь, да.
– Она тебя Гэсхаусом называет?
– Она меня называет Леонардом. Лее-оо-нард, – протянул Гэсхаус. – Вот как она меня называет.
– Сколько же ей лет?
– Двадцать, – ответил Гэсхаус, глазом не моргнув. Диана промолчала, и он добавил: – На следующей неделе исполняется двадцать один. – Диана опять промолчала, и он сказал: – В следующий четверг, если точнее. Да, сэр. Двадцать один годик.
Диана подогнула под себя ногу и спросила:
– А как ее звать, Гэсхаус?
После недолгой паузы он ответил:
– Донна.
Диана опять промолчала.
– Собираюсь закатить грандиозную вечеринку для нее, если честно, – продолжал Гэсхаус. – Для нее и ее подружек. Для ее маленьких школьных подружек. Черт, ну ты же знаешь, какие они, эти девчонки.
– Гэсхаус, – добродушно проговорила Диана, – мне можешь врать сколько угодно, я не проболтаюсь.
– Диана… – проговорил он, но она небрежно махнула рукой, и он послушно замолчал.
Они долго молчали. Юный Тэннер Роджерс все это время сидел, поставив одну ногу на стул. Он наконец развязал шнурки на одном из своих грязных ботинок и теперь завязывал на конце шнурка разные узелки. Шнурок был слишком короткий, сложные узелки получались плоховато, но зато отлично выходил простой узел, который нужно было завязывать в три приема: кролик обегает вокруг дерева, шмыгает в норку, а потом быстро и крепко затянуть. Диана устремила взгляд на руки сына. Она встала, взяла кривой кухонный нож, положила руку на стол.