Спи, бледная сестра

Рассекая дрожащий воздух, я потянулся к месиву из шелка и ножей, коим была Коломбина, — я почувствовал, как по руке полоснуло лезвие, но сумел схватить ее. Она извивалась змеей, но я держал крепко и, тщательно прицелившись, со всей силы швырнул ее об стену. Раздался удар, скрежет колесиков и шестеренок, финальная дрожь музыки… и когда я вновь осмелился взглянуть, она лежала, сломанная, у стены, фарфоровая голова разлетелась вдребезги, а юбки задрались до талии. Жаркая волна облегчения накрыла меня. Продираясь сквозь путы сна, я отчетливо услышал собственный зловещий голос:

— Не стоило тебе просыпаться, малышка.

Туз мечей^[32]

40

Теперь они приходили вместе, как призрачные близнецы, их лица переливались одно в другое — вот Эффи пристально смотрит на меня глазами моей дочери, а вот уже смех Марты просачивается сквозь улыбку Эффи. Наконец-то она была здесь, почти видимая, и казалось, мое сердце разорвется от любви к ней, от любви к ним обеим. Теперь она была счастлива, счастливее, чем когда-либо, и знала, что вернулась домой, что снова в безопасности со своей матерью и своей сестрой. После той ночи, когда я попросила ее назвать имя Отшельника, мне уже не нужны были ее воспоминания, эта часть ее спала, погружаясь в глубокий мрак того, что лучше позабыть, и ей больше не снился Плохой Дядя и то, что он сделал с ней много лет назад. На самом деле благодаря моим снадобьям она вообще мало что помнила.

Ей нравилось спать в своей комнате, в окружении своих книжек и игрушек, она с удовольствием играла с Мегерой и Алекто, а когда приходил Генри, играла и с ним тоже. Каждое посещение затягивало его все глубже, мы опаивали его хлоралом и мощными афродизиаками, сдирали с него кожу поцелуями, и после ухода Марты он подолгу лежал, задыхаясь, на полу. Он потерял способность отличать реальность от фантазии, и я уверена, что, если бы показала ему Эффи без грима, он бы ее даже не узнал. Она похудела, на руках и груди цвели царапины, но Генри ничего не замечал. Моя Марта светилась сквозь плоть Эффи, вырастая из нее, становясь сильнее; и он принадлежал ей, только ей. Шли недели, и он делался рассеянным и вялым, он вздрагивал от теней, а сердце мое наполнялось черным ликованием, и мы наслаждались им — моя дочь и я. Не верьте, если кто-то будет отрицать, что месть сладка. Еще как сладка. Я знаю.

Моз приходил ко мне дважды. Кредиторы не станут ждать вечно, говорил он, не понимаю, чего мы ждем. Я одолжила ему пятьдесят фунтов, чтобы он продержался какое-то время, и он согласился продолжить игру. Скоро, сказала я ему. Скоро.

Дай моей Марте время подрасти.

Прошло еще пять недель. Еще пять четвергов подряд Генри Честер спотыкался на ступенях моего дома, ослепленный кошмарным восторгом похоти. Она проходила прямо сквозь него, моя душа, отнимая всю его уверенность, его надменное мужское превосходство, его религиозную нетерпимость, его идолов и его мечты. Не будь он Генри Честером, я могла бы его пожалеть, но мысль о моем маленьком грустном призраке и о той, кем он был когда-то, очистила мой мозг от сомнений. Он не пожалел мою Марту.

За эти пять недель пролетела тусклая серая осень, пришла ранняя суровая зима, звенящий черный ветер покрыл улицы льдом и разорвал небо на хмурые серые лохмотья. Я помню рождественские гирлянды в лондонских магазинах, елки на Оксфорд-стрит, мишуру на газовых фонарях — но окна и двери на Крук-стрит никто не украшал. Мы отпразднуем позже.

В последний раз Генри пришел двадцать второго декабря. В тот день стемнело уже в три часа; к девяти морось превратилась в дождь со снегом, белые хлопья падали на черную мостовую и тут же таяли. Может, в конце концов, это Рождество будет снежным и белым. Эффи пришла рано, закутанная до самых глаз в толстый плащ. Я посмотрела на небо и чуть не отправила ее обратно, думая, что Генри ни за что не появится в такую страшную промозглую ночь. Но вера Марты была сильнее моей.

— Он придет, — с озорной уверенностью заявила она. — Сегодня он обязательно придет.

Ах, моя милая Марта! Ее улыбка была так прекрасна, что мне захотелось забыть о мести. Разве не достаточно снова быть с ней, обнимать ее, щекой чувствовать ее прохладную кожу? Зачем рисковать этим ради бесплодной победы над тем, кто уже проклят?

Но, конечно, я знала, зачем.

Сейчас она все еще принадлежала ему. В его глазах часть ее по-прежнему была Эффи, и она не будет целиком моей, пока он не откажется от своих притязаний. Пока он продолжает считать их отдельными существами, они никогда не смогут совершенно соединиться, никогда не вернутся в доброе, безопасное место, которое покинули. Они будут двумя блуждающими половинками, что медленно растворяются в пустоте забвения, из коего их сумеет вытянуть лишь материнская любовь. Ее нужно освободить.

---

32 В правильном положении карта символизирует могущество, власть и справедливость, опирающиеся на реальную силу, также — успех, достижение цели; в перевернутом — насилие, разрушение, измену, несправедливость, внешнюю угрозу или давление.