Спи, бледная сестра

— Комнату выбрала Марта, — непреклонно ответила Фанни. — Если вы решите пренебречь ее желанием, не думаю, что она согласится снова встретиться с вами.

— Ну раз так… — Что еще я мог сказать? Я попробовал весело улыбнуться, но получилась скорее гримаса. — Я… я просто не понял. Конечно, если Марта…

Но Фанни уже шагала прочь, ее шлейф тянулся по лестнице. Судя по слою пыли на полу, этим коридором очень давно не пользовались. Я посмотрел на дверь, готовясь увидеть бело-голубую фарфоровую ручку — ручку двери в спальню матери. Я отогнал эту мысль, пока она не нарушила мое непрочное, на хлорале настоянное самообладание. Какая чушь. Нет там никакой бело-голубой ручки, нет маленького бледного ребенка проститутки с темными укоризненными глазами и ртом, измазанным шоколадом. Там только Марта, Марта, Марта, Марта… Я взялся за ручку и под облупившейся белой краской заметил слои других цветов… зеленый, желтый, красный… Голубого нет, торжествующе подумал я, голубого нет. А рядом с моей рукой виднелись маленькие отпечатки, словно ребенок остановился и прижал к двери ладонь и три пальца… Марта?

Даже ее руки не могли оставить такие маленькие следы… липкие, смазанные, совсем свежие. Могут они быть… от шоколада?

Я больше не владел собой. Я закричал и изо всех сил надавил на дверь. Она не поддалась. В голове не было места мыслям — мною управляла безумная логика, внезапная убежденность, что после стольких лет Бог заставит меня заплатить за то, что я сделал со шлюшьим ребенком… заплатить Мартой. Моему помутившемуся рассудку эта идея казалась ужасающе правдоподобной: шлюхина дочь слушала, держась за дверь, затем вошла и увидела Марту, ждущую меня. Снова вышла, месть свершилась… а Марта все ждет, в платье, натянутом на лицо…

Я снова закричал и заколотил в дверь, обдирая костяшки.

— Марта! Марта! М-м…

И тут дверь распахнулась в темноту. Я по инерции влетел в комнату и ударился о противоположную стену. Дверь резко захлопнулась. Очутившись в непроглядной тьме, я кричал, теперь уверенный, что девочка-призрак где-то в комнате, такая холодная, такая белая, и все еще хочет сказку.

Вспыхнул свет. Я на мгновение ослеп, а потом увидел ее. Она стояла у окна с лампой в руке. Облегчение было столь велико, что я едва не потерял сознание; перед глазами плыли темные пятна.

— Марта. — Я постарался говорить спокойно. — Я… Прошу прощения. Я… сегодня сам не свой. — Я вяло улыбнулся.

— Честно говоря, мистер Честер, и я тоже. — Ее улыбка была слабой, но озорной, голос — как шорох сена и летнее небо. — Думаю, нам обоим нужно выпить.

Я наблюдал, как она разливает напитки, сердце уже не пыталось выскочить из груди, и вскоре я нашел в себе силы осмотреться.

Обстановка совсем простая. Узкая кровать с белым покрывалом, кувшин и миска на прикроватной тумбочке, маленький стол и потертое кресло — вот и вся мебель. В свете единственной лампы комната казалась особенно унылой. Ни ковра на голом полу, ни картин на стенах, ни штор. И сегодня Марта сама была как ее комната: одетая в простую белую сорочку, босая, распущенные волосы падают на лицо. И тревога вдруг вернулась — слишком уж все напоминало ту, другую ночь, словно это ее очередной маскарад, задуманный, чтобы столкнуть меня в пучину безумия. Но вот она обвила меня руками, такая теплая, благоухающая простыми детскими ароматами: мылом, лавандой и еще чем-то сладким, вроде лакрицы. Она, сражавшая меня наповал ураганом экзотической страсти, теперь была первейшей юной соблазнительницей, застенчивой, чувственной девственницей, четырнадцатилетней, восхитительно неопытной, чистой.

И, конечно, я знал, что и это одна из ее масок — подлинное лицо Марты сейчас, как и прежде, было скрыто от меня. Но я поддался иллюзии нежности, и мы, как дети, лежали в объятиях друг друга, а она шептала мне на ухо сказку о человеке, который влюбился в портрет умершей женщины. Он покупает его и прячет на чердаке из страха, что жена начнет задавать вопросы. Каждый день он приходит и смотрит на портрет, он не может отказать себе в этом удовольствии и становится все мрачнее. Вскоре жена начинает что-то подозревать и однажды незаметно идет за ним в его тайник и видит, как он сидит перед портретом. Охваченная ревностью, она ждет, пока он уйдет, а потом берет нож и поднимается на чердак, собираясь искромсать ненавистную картину на кусочки. Но картина одержима духом мертвой женщины, и когда соперница приближается к ней с ножом, призрак бросается на нее. Завязывается борьба, отчаяние придает силы женщине-призраку. Пронзительно визжащий дух несчастной жены изгнан из тела в хаос, а женщина-призрак, забрав себе ее жизнь, спокойно идет вниз, чтобы соединиться со своим новым любовником.