Злой умысел

– Не смеши меня. Я ничего не боюсь. Мне нечего скрывать, – беспечно заявила Грейс, но, заметив грустную улыбку мужа, все поняла. – Ну хорошо, мне есть что скрывать. Но пока никто и словом об этом не обмолвился. Никто ни разу не заговорил со мной о прошлом. Я расплатилась за все… В чем теперь можно меня обвинить?

…Как давно все это было. Ей уже тридцать восемь лет. Все ее беды позади… прошел уже двадцать один год… все было давным-давно кончено, и Грейс даже порой казалось, что это было дурным сном…

– Да, никто и не подозревает, кто ты такая – ты сменила фамилию, повзрослела… Но как жена сенатора ты сразу станешь мишенью, в твоем прошлом начнут копаться, Грейс. Подумай, выдержишь?

– Нет. Но неужели одно лишь это тебя остановит? Ты ведь хочешь попытать счастья, правда?

Чарльз медленно кивнул.

– Тогда пусть ничто тебя не останавливает. Ты больше других имеешь на это право. Ты прекрасно справишься. И не позволяй страху взять над собой верх! – страстно сказала Грейс. – Нам нечего бояться.

И Грейс была настолько убедительна, что они оба искренно в это поверили. А в ноябре Чарльз официально объявил, что выставляет свою кандидатуру в сенат.

Условия борьбы были нелегкими, у Чарльза было множество достойных соперников. Но ближайший его конкурент был сенатором с весьма приличным стажем, и народ предпочел ему нового многообещающего политика. Чарльз Маккензи идеально подходил на эту роль. У него была безупречная репутация, прекрасные друзья. Не последнюю роль играли и его привлекательная внешность, и замечательное семейство.

Предвыборной кампании положила начало пресс-конференция – и Грейс тут же ощутила разницу. Чарльза расспрашивали о его прошлом, о юридической фирме, о его состоянии, доходах, о детях. А потом спросили о Грейс и ее деятельности в организации «Помогите детям!» и даже о приюте Святого Эндрю. Таинственным образом стало известно об их пожертвованиях. Но несмотря на столь живой интерес к ее персоне, все обошлось – Грейс всем понравилась. Журналы наперебой просили ее об интервью, мечтали поместить на обложках ее фотографии, но сначала она наотрез отказывалась. Она не изменила своим привычкам, предпочитая держаться в тени. Все, чего она хотела, – быть помощницей мужа, его правой рукой, но не выставлять себя напоказ. А теперь от нее хотели совсем другого. Это был воистину лакомый кусочек для прессы: пятидесятивосьмилетний кандидат с внешностью кинозвезды и его красавица жена, двадцатью годами моложе супруга. К весне ясно было, что журналисты во что бы то ни стало хотят узнать все о ней и детях.

– Но я не хочу давать интервью! – пожаловалась она однажды Чарльзу за завтраком. – Ведь это ты кандидат, а вовсе не я! Зачем я-то им нужна?

Она налила мужу вторую чашечку кофе. У них, разумеется, была домработница, но Грейс любила сама заботиться о Чарльзе и детях, и каждое утро неизменно сама готовила им завтрак.

– Я честно тебя предупреждал. – Чарльз был вполне спокоен. Ничто не могло вывести его из себя, даже когда о нем весьма нелестно выражались, что последнее время нередко случалось. Но уж такова политика – Чарльз заранее был к этому готов. Здесь приходилось играть по жестоким правилам. – Кстати… – Чарльз невозмутимо допивал свой кофе. – Если бы ты была дурнушкой, они не приставали бы. Может, тебе просто-напросто резко подурнеть? – Он нежно поцеловал ее.

Потом он, как всегда, отвел детей в школу. Мэттью, младший, был уже во втором классе, а Эндрю стал совсем взрослым. Все дети посещали одну и ту же школу, и теперь у них в Вашингтоне было куда больше приятелей, нежели в Коннектикуте, но везде они чувствовали себя как дома.

Вплоть до самого июня все было гладко, кампания шла прекрасно, и Чарльз был доволен. В ближайшее время они собирались поехать куда-нибудь на лето и отдохнуть. Но однажды вечером Чарльз появился дома раньше обычного. Он был бледен. Грейс с замиранием сердца подумала, что с кем-то из детей произошло нечто ужасное. Она стремглав кинулась навстречу мужу.

– Что?.. – Она задыхалась. …Наверное, решили вначале позвонить ему… но с кем стряслась беда? Эндрю… Абигайль… Мэтт…

– У меня плохая новость, – грустно сказал Чарльз и шагнул к ней.

– Господи, да что случилось? – Она стиснула ему руку.

– Мне только что позвонил наш человек в Ассошиэйтед Пресс…

– Слава Богу, с детьми ничего дурного!

– Грейс… Им известно все о твоем отце… и о Дуайте. Ему невыносимо тяжело было говорить ей об этом, но подготовить ее он был обязан. Он лишь мучительно сожалел, что это из-за него она попала в беду. Лишь теперь он отчетливо осознавал, что не должен был ударяться в большую политику. Как он был глуп, как эгоистичен, как наивен! А страдать будет она. Пресса безжалостно растерзает ее.