Одноэтажная Америка

Нас водила по деревне пятнадцатилетняя индеанка. Внезапно она сказала:

– Вы знаете, что в Чикаго живет индейская женщина? Это моя сестра.

Очень редкий случай. Ее сестра вышла замуж за белого человека, художника. Наверно, это один из таосских фантазеров, приехавших сюда вдыхать запахи древних цивилизаций.

Посреди деревни стояла старая испанская церквушка. Пуэбло – католики, но очень странные католики. На рождество и пасху они выносят статую мадонны и исполняют вокруг нее военный танец. Потом уходят в какую-то молитвенную яму и там молятся, но вряд ли уж по католическому обряду.

И, глядя на молчаливых и римски-величавых краснокожих, мы повторяли себе, вспоминая слова директора школы:

«Да, да, они и католики, и говорят по-английски, и видели автомобиль и тому подобное, но все-таки они индейцы, самые настоящие индейцы, прежде всего индейцы – и ничего больше».

Напуганные происшествием на обледеневшей дороге, о котором было уже рассказано, мы прежде всего купили в Санта-Фе цепи, чудные цепи золотого цвета, и выехали в направлении на Альбукерк.

Глава 24

День несчастий

Из Санта-Фе в Альбукерк мы выехали на цыпочках, если можно применить это выражение к автомобилю.

Перед отъездом супруги Адамс занялись своим любимым делом, – взявшись за ручки, отправились «брать информацию». Они посетили «А.А.А.» (автомобильный клуб), несколько газолиновых станций, туристских бюро и вернулись, нагруженные картами. Лицо мистера Адамса выражало отчаяние. Миссис Адамс, напротив, была полна решимости. Дожидаясь в машине, мы еще издали услышали их взволнованные голоса.

– Сэры! – сказал нам мистер Адамс, торжественно. – Мы взяли информацию. До Альбукерка сто миль. Впереди дождь. И есть место, где на протяжении одной мили дорога понижается на тысячу футов. Нет, сэры, не говорите мне ничего. Это ужасно!

– Но что же из этого следует? – спросила миссис Адамс спокойно.

– Бекки! Бекки! Не говори так – «что из этого следует». Ты сама не знаешь, что ты говоришь!

– Ну, хорошо, ты всегда прав. Но я все-таки хочу знать, чего ты добиваешься.

– Нет, нет, Бекки, нельзя так говорить. Надо быть рассудительной. О, но! Я предупреждаю вас, мистеры, нам угрожает опасность.

– Но все-таки чего ты хочешь? – спросила миссис Адамс, не повышая голоса. – Ты хочешь, чтобы мы вернулись назад?

– О Бекки! Не говори так – «вернуться назад»! Как ты можешь говорить такие слова?

– Тогда поедем!

– Нет, нет, Бекки! Серьезно! На одну милю понижение в тысячу футов. Нельзя так говорить – «едем»! Да, да, Бекки, ты не маленькая девочка.

– Хорошо. Тогда мы остаемся в Санта-Фе?

– Ты всегда так, – простонал мистер Адамс, – мне больно слушать твои слова. Как ты можешь говорить – «остаемся в Санта-Фе»! Нет, нет, не говори так. Сэры! Это ужасно!

Миссис Адамс молча включила мотор, и мы поехали. Но прежде чем выехать из города, миссис Адамс еще несколько раз «брала информацию». Это была единственная слабость нашего мужественного драйвера, водителя. Миссис Адамс подъезжала к колонке и давала сигнал. Из будочки выбегал бодрый юноша в полосатой фуражке. Миссис Адамс спрашивала дорогу до ближайшего города.

– Третья улица направо, мэм! – отвечал юноша, вытирая руки паклей. – И потом прямо, мэм!

– Все прямо? – спрашивала миссис Адамс.

– Иэс, мэм.

– И сначала проехать по этой улице три блока?

– Иэс, мэм.

– А потом направо?

– Иэс, мэм.

– А налево не надо?

– Но, мэм.

Миссис Адамс некоторое время молчала, внимательно выглядывая из окошечка.

– Значит, вторая улица направо?

– Но, мэм. Третья улица.

– Так, значит, третья улица?

– Иэс, мэм.

Юноша делал попытку убежать.

– А дорога хорошая? – спрашивала миссис Адамс, берясь за ручку скоростей.

– Иэс, мэм.

– Тэнк ю вери, вери мач! – кричал мистер Адамс.

– Вери, вери! – добавляла супруга.

– Вери мач! – поддерживали мы.

Наша машина трогалась с места, чтобы сейчас же остановиться у следующей колонки.

– Надо проверить, – озабоченно говорила миссис Адамс.

– Проверить никогда не мешает, – подтверждал мистер Адамс, потирая руки.

И снова начиналось – «иэс, мэм» и «но, мэм».

Информацию брали в общей сложности до пяти часов дня и из Санта-Фе выехали в сумерки, что еще увеличило опасения мистера Адамса. Он молчал до самого Альбукерка. Очевидно, его беспокойная душа была стеснена тяжелым предчувствием.